Я согласен - это страшно.... Но ещё страшнее - делать вид, что этого не было...
Если дорог тебе твой дом,
где ты русским выкормлен был,
под бревенчатым потолком,
где ты, в люльке качаясь, плыл.
Если дороги в доме том
тебе стены, печь и углы,
дедом, прадедом и отцом
в нем исхоженные полы.
Если мил тебе бедный сад
с майским цветом, с жужжаньем пчел
и под липой сто лет назад
в землю вкопанный дедом стол.
Если ты не хочешь, чтоб пол
в твоем доме немец топтал,
чтоб он сел за дедовский стол
и деревья в саду сломал…
Если мать тебе дорога —
тебя выкормившая грудь,
где давно уже нет молока,
только можно щекой прильнуть.
Если вынести нету сил,
чтоб немец, к ней постоем став,
по щекам морщинистым бил,
косы на руку намотав.
Чтобы те же руки ее,
что несли тебя в колыбель,
мыли гаду его белье
и стелили ему постель…
Если ты отца не забыл,
что качал тебя на руках,
что хорошим солдатом был
и пропал в карпатских снегах,
что погиб за Волгу, за Дон,
за отчизны твоей судьбу.
Если ты не хочешь, чтоб он
перевертывался в гробу,
чтоб солдатский портрет в крестах
снял фашист и на пол сорвал
и у матери на глазах
на лицо ему наступал…
Если жаль тебе, чтоб старик,
старый школьный учитель твой,
перед школой в петле поник
гордой старческой головой,
чтоб за все, что он воспитал
и в друзьях твоих и в тебе,
немец руки ему сломал
и повесил бы на столбе.
Если ты не хочешь отдать
ту, с которой вдвоем ходил,
ту, что долго поцеловать
ты не смел— так ее любил—
чтоб фашисты ее живьем
взяли силой, зажав в углу,
и распяли ее втроем,
обнаженную, на полу.
Чтоб досталось трем этим псам
в стонах, в ненависти, в крови
все, что свято берег ты сам
всею силой мужской любви…
Если ты не хочешь отдать
немцу с черным его ружьем
дом, где жил ты, жену и мать,
все, что родиной мы зовем—
знай: никто ее не спасет,
если ты ее не спасешь.
Знай: никто его не убьет,
если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
ты молчи о своей любви,
край, где рос ты, и дом, где жил,
своей родиной не зови.
Если немца убил твой брат,
пусть немца убил сосед—
это брат и сосед твой мстят,
а тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
из чужой винтовки не мстят.
Если немца убил твой брат—
это он, а не ты солдат.
Так убей же немца, чтоб он,
а не ты на земле лежал,
не в твоем дому чтобы стон,
а в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина—
пусть горит его дом, а не твой,
и пускай не твоя жена,
а его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
а его родившая мать,
не твоя, а его семья
понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
1942 год.