— - -
Хожу по городу
и спотыкаюсь
о поцелуи —
Здесь целовались,
там целовались,
А поцелуи навсегда остались
На мостовой.
Хожу по городу
И ищу:
Это не наш,
это не наш.

Наконец, нашел:
Горсть — на Фонтанке
И два — на Васильевском.
Кажется, все.

Остальные — чужие.
Какие они холодные —
Сущие льдинки!

Какие они несуразные —
Твердые, маленькие.
Не как у всех.
Подберу, сколько есть
И — домой.

Ношусь по комнате,
Не знаю, что делать,
куда положить,

Чтобы оттаяли.
Да и я-то с ними замерз,
Руки окоченели.

Ничего не придумал.
Пойду отнесу на старое место.
Может, ты мимо пройдешь,
Споткнешься,
узнаешь:
наши;
Поднимешь,
увидишь:
холодные.
Что-то поймешь.
Что-нибудь сделаешь.
Что-нибудь сделаешь.
1960

*** В ЗАЩИТУ ФЛЕЙТЫ

Джаз,
не надо Флейту развращать!
Она тонкая, маленькая,
грустные глаза,

голос серебряный, чистый, холодный,
как ручеек;
девочка она,
девочка из симфонического оркестра.
Зачем
отбили ее от своих?
Не надо Флейту развращать, джаз,
не надо.

Мало вам своих женщин? -
голосистой Банджо, веселой Банджо,
танцующей Банджо…
А у Гитары какие бедра
роскошные!
Какие бедра у Гитары!

А Саксофонши!
Это воплощение страсти,
сама страсть…
Звонкоголосая блестящая Труба
способна быть любовницей отменной…
Мало вам своих женщин, джаз?
Мало?

Что же вы делаете, джаз, оставьте,
оставьте Флейту —
вы, братья Саксы,
хохотуны и плакальщики, добряки в душе;
вы, братья Барабаны,
драчливые, большие кулаки, но славные ребята;
ты, губошлеп Фагот,
рассказчик анекдотов;
и ты, брюнет Кларнет,
рот до ушей, любитель поболтать, позубоскалить;
ты, тучный Контрабас,
большой чревоугодник и флегматик;
ты, разбитной Рояль,
со всеми в дружбе, душа компании, —
ДЖАЗ,
оставьте маленькую Флейту!
оставьте девочку!
1960

*** ПОЛЯНА

Моя поляна.
Я жадными глотками
пью тишину лесную.
Шуршат большие мураши.
И — ни души…

Но души трав, цветов мне вдруг открылись,
совсем как в детской сказке,
порхают
запахами.

Вот, надо мной, сирени
глазастая душа,
вот скромная душа ромашки
и колокольчика веселая душа,
вот — жимолости, мяты, иван-чая.
Они недвижно в воздухе висят,
как маленькие дирижабли.
Я их на ладонь сажаю,
и глажу,
и не обижаю,
и отпускаю полетать,
и грустно говорю: прощайте.
Они наивно уверяют: мы вернемся!
а сами — в воздухе растают.
Но новые мгновенно вырастают
и надо мной парят…

Я пролежу в траве, пока темно не станет,
пока цветы заснут
и мураши.
И снова — ни души.
1964

*** ПИВО
К деревьям подкатили десять бочек.
Устроили открытую пивную.
И сразу потнолицые мужчины
Живую очередь образовали
И начали неспешные беседы
Вести на истинно мужские темы.
Их тенора, басы и баритоны
Звучали плавно, сдержанно и стройно.
И пиво в толстостенных крупных кружках
Красиво пенилось и шопотом шипело.
Пивцы
Двумя руками
Брали кружки,
Покрытые испариной снаружи,
И, чтоб добраться поскорей до влаги,
Сдували пену,
Фукали на пену,
И пена белыми лохматыми кусками
Летела вниз и ляпалась на землю.
И открывалось вещество напитка —
Янтарная и горькая прохлада.
И медленно,
Весомыми глотками,
Ее вбирали жаждущие рты.

1960

*** ОТРЕШЕННЫЙ

Это кто там сидит, разбросав по плечам

свои кудри знакомого цвета волос?

Это ты?
— Это я тут сижу по ночам,
наблюдая движение лунных полос,
лунный мост на воде, невод из серебра
невским горлом журчащей тяжелой воды,
невода на воде на виду у меня,

и, не помня себя, и, не чуя вины,
я хочу намотать эту тонкую нить,
этот путь, я хочу намотать и тянуть
и луну притянуть, в руки взять и отпить,
проливая тяжелые капли на грудь,
эту ртуть, эту заворожь жадно глотнуть
и в себе растворить ее суть.

Потому и сижу по ночам и тяну,
обрывая и связывая, торопясь,
но ворвется рассвет и прорвет тишину,
и загасит, задвинет, запрячет луну,
и нарушит непрочную связь.

Безалаберный день!
- Дети, деньги, дела.
Жизнь — гремящая жесть — разорила дотла.
Поскорее бы вечер раскинул крыла
и луна ко мне в жены пришла!