Иногда надо суп. Иллюзия здорового питания, исцеления и маминой руки на макушке.
Суп, конечно, многолик. Но ипостаси три: опрятная бедность, борьба с похмельем и ностальгия. Мужики упирают на лихость солянки и прочий лечебный сбор № 5. Некоторые ещё вскипятят воду с рыбой и называют это горделиво ухой. Не знаю ни одного мужчину, который готовил бы себе молочную лапшу. Которая, конечно, тоже суп, но направления карательного. Колготки, вязаная фуфайка, чубчик, сандалики, 5 лет, сломлен детским садом, жизнь кончена, нос вытираешь рукавом байковой рубашечки.
Я вчера отдавался ностальгии. Не по сезону, не по силам, не по настроению. Но надо иногда.
Нарезал лука. Раньше лук хранили в женских колготах на стенах кухонь. В полумраке было пугающе. Эстеты вешали лук на верёвочках и получалась Болгария. Теперь с луком так не возятся. Он всё понимает.
Нарезал солёных помидоров. Помидоры солю по инерции. Солёный помидор в доме, где не завтракают от 250 гр пшеничной и выше, бессмысленный гость из деревни. Побуждает к прежнему, к хохоту над опрокинутым столом под качающейся лапочкой. К поджогу занавесок и стрельбе с балкона. Всё в прошлом. Помидор солёный осекается, глядя по сторонам. Выловлен из банки, смотрит на кухонный комбайн: старовер на МКС.
Квашеную капусту отжал руками. Моркови нахрустел ножом немного.
Сковорода. Жарка. Тушение. В конце — муки золотистой от прожарки горсточку малую.
А в кастрюле говядина жирная. Варится. С сушёными грибами. Грибы с говядиной последние полчаса варятся. Мечутся вокруг куска, немного лохматые такие. Хорошие.
Говядину вынул. В бульон с грибами всё со сковороды вытряхнул. Отжатый капустный рассол. Туда же его. На полчаса кипения негромкого. Перцу.
Пока полчаса варки, говядину нарезал и обжарил в сливочном масле с чесноком. Жарил жестоко. Губы кривил.
Воссоединил всё в кастрюле. Накрыл крышкой. Снял с плиты.
Сметану выложил на гренки горячие ржаные. Поверх сметаны укроп. Укроп неизбежен. Звал хрен, но хрен не откликнулся. Не судьба.
Две тарелки сразу.
Теперь добр.