Вместо эпиграфа:
«Мой дед сильней был духом, во стократ,
Напутствуя бойцов не очень строго,
Ведь под ногами был не Ленинград —
Зловещая „ледовая дорога“!..»
Пейзаж войны отнюдь не радует:
Машин на льду неровный строй,
Огонь зенитный, словно радуга,
Над ледяною мостовой…
Сновали «Эмки», всем знакомые,
Как челноки, туда-сюда.
На мачтах, словно невесомые,
Слегка вздыхали провода…
Держали двери приоткрытые
Бойцы прифронтовых машин.
А бомбы, трижды матом крытые,
Кромсали лед вокруг кабин…
Вот кто-то руки кверху поднял
И крикнул: «Господи, спаси!»
С небес, да прямо в преисподнюю
Вдруг «Мессершмидт» мечом вонзил!..
Вновь артналет, с тройною силою,
Вжимая в наледь головой…
И был тот лед, кому — могилою,
Кому — с надеждой, что живой!
Смешались вместе: мазь колесная,
Соленый пот, зеленый ил,
Свинья кричала супоросная,
Открывши рот, что было сил!..
Снаряд вблизи, как гость непрошенный,
В наш «Студебеккер» угодил…
Неподалеку, кем-то брошенный,
В снегу валялся крокодил…
А в Ленинграде жизнь тем временем
Текла, как и в Неве вода —
То беззаботно и размеренно,
То поднимая глыбы льда…
Здесь летом шли, как по фарватеру,
Малотоннажные суда.
Ругались боцманы, «по-матери»,
Вскипала за бортом вода!
На крышах школьницы дежурили,
Воркуя нежно, вместе с птицами,
От ярких вспышек света жмурили
Глаза свои, прикрыв ресницами…