Стихотворение — Вы, слышали бред параноика?

Вы, слышали бред параноика?
Параноик считает, что кругом,
Окружают его, враги и обман,
И, в голове рождаются мысли,
Что, в жизни нет и выхода и входа,
Дверь в голове, окрашена черным,
И, в такт мыслям, как ветром,
Все хлопала, хлеще и хлеще,
Кто-то стоит на пороге в черном,
И дым пускает, сигарета в устах,
Зря он время тратит, на ловлю,
Тех бешенных и никчемных мыслей,
Я, давно записал его приметы в дневнике,
Но, они оказались не те, выстроились в ряд,
Его приметы, словно змеей опоясан лист,
Кровь на его лице, красит красным цветом,
Да, приметы господа не те, что на картине,
И, свет мыслей пробиваясь через дверь,
Продолжает литься, а тот в черном,
Не может не выдохнуть, не вздохнуть,
И, у него в голове роятся мысли,
Но, мысли не те, рождаются у него,
А, если я сдохну, подумал он,
То, скроюсь из вида, и меня,
Господа не будет видно,
И к вам, я больше не выйду,
Ведь, я не ангел и не черт,
А, свой дневник я отправил по адресу,
Америка, Белый дом, президенту Линкольну,
Где свет, освещает все комнаты ярко,
А, стены пропахли и дымом сигар и виски,
И, ветры трясут окна, не только там,
Но и еще, по всем пятидесяти штатам,
Где играю и блики и блоки,
Которые разошлись в стороны,
А, товарищ в черном, совсем глуп,
Огонек сигареты, только у его губ,
Город в огне, город в пожаре,
И, страх побежит по спине, мурашки,
Кто там стоит и думает обо мне,
Все думают, что правда в вине,
Думают, долго, мучительно, много,
В комнате дальних Американских,
Люди Линкольна запомнят меня,
Они поют блюз, воспевая его,
В жарком дыхании смерти,
Но, вы господа ведь не дети,
А, телефон зазвонит на столе,
И, вздрогнут от звонка американцы,
В телефонной сумятице и смуте,
Господа вы меня не забудьте,
Видишь, как все просто в жизни,
Пойду я лучше, в Американский кабак,
Все, тот кабак на перекрестке штатов,
И тех столетий, где в туалете,
Под слив унитаза и журчание воды,
Старый негр, хрипит своим голосом,
Все тот же блюз, как он попал в руки,
И как он, господа упал из рук,
А на груди у негра пушка, пушка с войны,
И, каждый снаряд в туалете, это пешка,
А, ты стоишь тихо справляя нужду,
И, смотришь на стены клозета,
Не накололи, твое имя случайно,
Хотя, возможно его найдешь в чреде,
Тех некрологов, что порой составляют,
Доктора анатомы, в их головах муть,
А, ты господин, слушая блюз,
Не обессудь, им не найти твою мать,
Она скончалась давно, когда стены,
Больницы качались от крика в Чикаго,
После нее собирали пробы, думали микробы,
Микробы, похожи на гадов и змей,
С моих петляющих взглядов, на них,
И снов моих перекосных, и слез из глаз,
Текущих о жалости, невозможно убрать,
А, доктора вам будут все врать,
И, среди них брат в белом халате,
Он, в Америку приехал издалека,
Точнее из дальней России,
И всегда его спрашивают,
Вы еще живы?
Ведь вас здесь ни о чем не просили,
Слушайте, звон дождя по крыше,
Прошу, господа услышьте,
А, ливень льет ветром воду,
С высоких крыш небоскребов домов,
Капли, как пули, колючая вода,
Серое кружево, копоти смога,
Черные вороны летают в неистовстве,
Над черными зонтами зонтов,
Которыми покрыт весь асфальт внизу,
Я, только вот не пойму, о чем болтают,
Те, черные каркуши, моя перья под дождем,
А, я опять смотрю на часы, как дороги,
Они тоже, после дождя чисты,
Ливень долго шел, и струйки в окне,
Как веревки из воды мелькали, бойко,
Скоро закончится ливень, зонты пропадут,
Останутся лишь, глаза людей,
Они, малы от света как монеты,
Но, в них осталась ложь жизни,
И, у них рождается вопрос,
Стоит ли стараться в жизни?
И вороны, подскажут им ответ,
Ведь, вороны это ученые из НАСА,
Их много, ведь вороны иностранцы,
Их лица манят, но я их обманул,
И на Луну, прямо с космодрома,
Сам сиганул, не предъявляя билета,
И паспортов, свидетельств и страховки,
Я, ошалелый, измотанный гляжу на Землю,
С Луны, из кратера перекошенного,
Где проходит, граница терминатора,
Кану в лето, как Лунный камень,
А, на нем сверху лежит инопланетянка,
Ей, господа и так жарко, но она,
Все стремиться в тень, где холод,
Ушлая старая стерва, с антеннами на голове,
А, между ними пробор седой, как старика,
Ее электроприборы, жрут свет моих ламп,
Как тут писать, при такой процедуре,
Плюнул на все и вернулся на Землю,
Где у космодрома ждал меня,
Все тот-же любимый пес, с белыми лапами,
И, холодный, мокрый сморщенный нос,
Мистика, но господа инопланетянка,
Толкнула моего пса с моста, вниз,
А, я стоял и кричал, с пролета,
Ну-ка назад проклятый, живо назад,
Вернулся в кабак, на перекрестке штатов,
В закусочной, пол под негром,
В резонансе пел все тот-же блюз,
Официантка, в форме, уверяет,
Что вся пища свежая, и есть не опасно,
И для моего желудка, не нужно врача,
Но, она добавила стрихнина,
Мне, не забыть его горький запах,
Его не заглушишь ни чем,
Даже сигаретным дымом,
Так, что притушите господа запал,
Стоит, ли горячиться, ведь кругом,
Повсюду, все отравленные лица,
От горизонта к небу и до гор,
К, вечеру пришел огонь из при исподни,
Точнее от кабака на перекрестке штатов,
И, дым поднимается кверху,
Словно павлиний хвост, веером,
Сереет в небе, постепенно исчезая,
Ночью все мысли серы, как дым,
Кто-то безликий и мутный от негра,
Плыл, по трубам отстойника,
Прямо в сортир, где играют блюз,
И слушал, сквозь стены в туалете,
Как симфония разных анатомических мест,
Создавала вокал, от этого стены,
Да, господа стены вращали ушами,
Стены дышали, испражнениями плоти,
Эти-же стены заглушали стоны,
Стоны от рук, которые щупали женщин,
Оставляя на их трусах, пятна,
И, время вдруг стянулось в круг,
Поверьте, все это вправду было,
День превратился в вечер,
Красное на горизонте, изгибаясь,
Угасает и переходит в темноту,
Телефон, свой выключил,
Кто позвонит, не отвечу,
Телефон, это мразь, телефон,
Это гибель ушей и мозга,
Грязью, забил мои уши,
Вот, я уже ничего и не слышу,
Лишь, крики боли я слышу,
Они, эти крики научились,
В мои уши врываться,
Все объясняя философски,
Как лучше в туалете трахаться,
Прикиньте, господа как сладко,
Клубничкой в туалете заниматься,
Рядом на унитазе, рассыпан снежок,
От которого, многие с ножом,
Затем за Солнцем гоняются,
При этом крича, пусть только сунется,
Дорожка моя сузилась, да и дела не в лад,
Слышу, только вдогонку один лишь мат,
Я, облекся в лед, одев панцирь,
Лед ослепил, этих придурков,
Слежка выходит, за скобки,
Я, бегу из-за пробки, к индейским вигвамам,
Вождь надевает на меня амулеты,
Произношу заклятья веков,
Весь пол засыпан, золою костров предков,
Вы, господа американцы, думали, что,
Поймали меня, пряма в эту секунду,
Я, вас отправлю к черту, вы попали,
Случайно за мою черту жизни,
Но я и не унываю, мне легко,
Моя усмешка, как грим актера,
Нет, порой не имени, не ходу,
А, посему нет входа и выхода,
Кто-то в черном стоит за спиной,
С сигаретою во рту, создавая дым,
Не помню, господа его, кто он,
Об этом я, в начале стихотворения говорил.