Перед Пасхой мы с бабушкой всегда приводили в порядок дом. Уборка называлась не генеральной, а пасхальной. Во рту сразу ощущался вкус пасхального кулича, и убирать становилось еще радостнее. С люстры снимались подвески — пластмассовые, но после полоскания в мыльной пене, сияющие хрусталем. Мылись до блеска окна и зеркала, протиралось содержимое серванта, а шторы менялись на более легкие и светлые.
И перед Пасхой наступало время какой — то особой неспешной внимательности. Бабушка, казалось, вслушивалась в саму себя, двигалась тише, и в самом доме становилось как-то тише, казалось, что разговоры текли медленнее, их было меньше, и все чего-то ждали. Дом убирался теперь поэтапно, но основательно. И казалось, что на место старого приходит что-то новое, хотя это был лишь запах чисто убранного и небольшая перестановка. За пару — тройку дней до праздника обычно холодало, весна, казалось, переставала верить в саму себя, на что-то обижалась. Небо становилась цвета серого шелка, даже мог пойти мокрый снежок, на улицах было особенно голо и сиротливо. Бабушка откуда-то приносила вербу, и в доме уже пахло апрельскими ручьями, чем-то сладостно-горьковатым, корой деревьев, наполненными зеленой жизнью почками.
За продуктами всегда ходили вдвоем. Я становилась в одну очередь, бабушка — в другую. Продавщица заворачивала отобранное в коричневую бумагу, взвешивала, гремела костяшками счет, и записывала цифры на свертке. Дальше нужно было выстоять очередь в кассу и вернуться за товаром. Колбасный, молочный, мясной, бакалея. Для хлебных изделий и овощей имелись отдельные магазины. Мы проходили их все, и я чувствовала свою незаменимость. Тяжелее всего было достать изюм и ванилин — ими запасались заранее, бывало и за полгода. Куличи бабушка выпекала в кастрюльках и потому они получались такие затейливо — разномастные. И я любила гадать — самый большой, конечно, украсит Пасхальный стол, средними обменяемся с гостями и соседками, а вот тот — трогательный малышок, кому он? Мне его было всегда жаль, хотелось спрятать и никуда не отдавать. Бывало, что так и делала. А вот яйца красились луковой шелухой, и обретали густо-кирпичный оттенок, теплый, вкусный. Но настоящей удачей было раздобыть пищевые красители, и тогда… о, тогда, они словно проходили через руки фокусника — были совсем игрушечными и праздничными одновременно. Цвет фуксии, салатовый, ярко-желтый, бирюзовый, голубой. В них уже проступал Май — долгожданный, ликующий — с нарциссами и одуванчиками, сочной травой и легким, веселым небом, с многоцветными сарафанами и радостью, радостью. На душе сразу становилось лучисто.
Три дня пасхальное угощение будет ждать своего часа. Но время торопить не хотелось, казалось, что в его неповоротливости, как и в холодных, совсем не апрельских последних днях, есть особый смысл. И он вот-вот откроется. И чем меньше дней оставалось до Пасхи, тем сердце звонче отзывалось на каждую мелочь. Которая вдруг толкнет изнутри неожиданным счастьем.