Хрущёву-125!
(15 апреля 1894, Калиновка, Курская губерния, Российская империя — 11 сентября 1971, Москва).
Хрущёв кричал: «Если вам, господин Неизвестный, не нравится наша страна, забирайте свой паспорт и убирайтесь». Накануне у них уже вспыхнула словесная перепалка, в ходе которой оба использовали могучий русский язык на всю катушку. Неизвестный очень хорошо держался, и, кстати, Никите Сергеевичу это понравилось.
Евгений Евтушенко ответил генсеку: «Никита Сергеевич, как вы можете повышать голос на воевавшего в штрафном батальоне фронтовика? Полспины Неизвестного вырвано осколками немецких снарядов, у него 12 ранений. А если он в чём-то не прав — подскажите, поправьте: он поймёт и учтёт»…
Хрущев рявкнул: «А-а! Горбатого могила исправит!». Налился кровью, побагровел и стукнул кулаком по столу, за которым мы только что ели и выпивали. На скатерти в пятнах от шашлыков стояли микрофоны, и эхо подхватило звук. Тогда Евтушенко тоже стукнул кулаком по столу, сказав: «Нет, Никита Сергеевич, прошло, — и надеюсь, навсегда! — время, когда людей исправляли могилами».
Через два дня Никита Сергеевич позвонил Евгению Александровичу. Быстро в разговоре перешёл на ты.
«На Новый год придёшь?» — спрашивает.
— «Куда?». Обалдел Евгений Александрович
— «Как куда? В Кремль. Приходи, встретим Новый год вместе. Я к тебе подойду, а то ведь съедят тебя».
Евтушенко: Хрущёв ко мне подошёл (в Кремле) после исполнения песни «Хотят ли русские войны» (стихи Евтушенко), которую очень любил. Тепло поздоровался с моей женой и вообще был неподдельно радушен. Всё шептал: «Ну пойдём, пойдём рядом. Да ты как-то поближе держись-то, ну, а то ведь затопчут — только пуговицы будут выплёвывать».
Глава ГДР Вальтер Ульбрихт жаловался Хрущёву: «Евтушенко подрывает работу нашей партии, вредит коммунистической идеологии»… Никита Сергеевич ответил ему очень остроумно — он об этом потом рассказывал Поэту. «Товарищ Ульбрихт, — развёл руками, — ну что, по-вашему, я должен с ним сделать? С должности его не снимешь, он нигде не работает. В Сибирь сослать? Так он там родился».
Ульбрихт тогда согласился, а Хонеккер (уже при Брежневе) был просто в ярости. «Опять этому Евтушенко неймётся: всё время он повторяет, что Германия должна быть свободной и воссоединиться, что стены не будет. Он внушает гэдээровской молодёжи крамольные мысли». На это Брежнев ответил: «Товарищ Хонеккер, он не политик, а только поэт. Давайте я вам лучше его лирические стихи почитаю». С ходу, почти не сбиваясь, Брежнев декламировал «Любимая, спи», а потом попросил Шульженко спеть песню (на стихи Е.Е.). Лидер ГДР замолчал.
Позже Е. Евтушенко рассказывал: «Последний раз я виделся с Н. Хрущёвым, когда он был уже в опале. К нему же никто не приезжал, все боялись. Первое, что он сделал, когда я к нему приехал, он просил передать свои извинения всем тем писателям, с кем он вёл себя грубо».