«Дорогая Лиличка, и Пекуля, и Муничка, и Лапочка!» Письма Александра Вертинского жене

…Ему было 52, ей 17. Он был знаменитый на весь русский Шанхай шансонье. Она сошла с ума, хоть мама была против. Но он увез их с мамой в 43-м от воюющих японцев в Москву. Наивная искренность его была неповторима. И когда, исполненный патриотизма, Вертинский грозился зарвавшейся Англии («Ну что ж, наше дело предупредить. Если будет война,. через некоторое время от нее вообще ничего не останется! Кроме английского языка и Шекспира»). И когда из последних сил зарабатывал на подмосковную дачу для любимой семьи, мечтая завести корову (в крайнем случае, козу). И когда писал беспрерывные письма своей юной любимой, и когда посвящал ей такие вот строки: «…Я понял. За все мученья, За то, что искал и ждал, — Как белую птицу Спасенья Господь мне ее послал…»

Лидия Владимировна, дочь грузина Циргвавы, обожала мужа и не смела обращаться, как он просил — «Сандро». Только — «Александр Николаевич». Он любил называть себя ее «кавказским пленником». Она окончила Суриковский институт, работала художницей на полиграфкомбинате, сыграла холодых неземных злодеек в сказочных фильмах («Садко», «Дон Кихот», «Королевство кривых зеркал» и др.).

В 57-м году Александр Вертинский умер. Замуж Лидия Вертинская больше не вышла — не было и мысли о том, что кто-то может занять Его место. Свою книгу воспоминаний она назвала: «Синяя птица любви». Письма мужа перечитывала всю жизнь. Думала — кому, кроме нее, они будут нужны. И сомневалась: а вдруг — кому-то нужны? Ведь так больше не чувствуют, не любят, языком таким не говорят… Она прожила на свете 90 лет.

Игорь Вирабов, Российская газета

Из писем Вертинского жене
1. «Пятница, 17 мая 1940 года. Наконец утром мне подали Ваше письмо, и все мои ночные страхи развеялись, как дым. Письмо, как всегда, слегка сумбурное, но с такой очаровательной фразой в конце, что у меня уже на целую неделю будет хорошее настроение.

Да, совершенно ясно, что мое настроение находится в концах Ваших тонких пальцев. Как у Блока:

„Ты, держащая море и сушу
неподвижно тонкой рукой!“

А за пессимизм моего вчерашнего письма Вы, пожалуйста, не сердитесь, моя маленькая повелительница! Помните, что сказал мне на грузинском балу один человек? „Вертинский, вы — Кавказский пленник!“ А с пленниками надо хорошо обращаться! Все эти дни я нервничал из-за Вашего молчания и плохо себя вел. Пил много. Теперь я успокоился. На воскресенье предлагаю Вам в час дня позавтракать со мной в „Константинополе“, где дают Ваши национальные блюда, а потом видно будет, или кино, или Джесфильд Парк. Встретимся у меня (время зависит от Вас), а потом пойти в кафе или кино. А вечером пойти в Лайсеум на симфонию. Четвертое — днем побывать где-нибудь вместе, а вечером пойти ко мне в „Ренессанс“.

Но воскресенье уже скоро.

У меня глаз болит! Пыль залетела, противный Шанхай. А какая у Вас походочка! Ровненькая, с большим достоинством, как будто Вы зашли на минутку и очень торопитесь осмотреть этот город, а поезд скоро уходит. Так ходят иностранки в Бельгии, когда осматривают Мертвый Брюгге. Я Вас обожаю, моя маленькая грузинка!

Сандро»

2. «Суббота, ночью. Любимая моя! Я думал о том, что если бы Вас не было, то не стоило бы мне жить на свете!»

3. «19-е мая, 1940 г., ночью, дома. Еще, еще хочется с Вами разговаривать, мой маленький друг. Вот у одного поэта есть такие строчки:

„В первый раз я вижу воды Нила,
Как красив он, дивен и далек!
Знаешь, если б ты меня любила,
Я сгорел бы, словно уголек!“

Теперь у меня есть часы. Они тикают. Это лучше, чем тишина. Все-таки кто-то куда-то спешит, старается, опаздывает. Боюсь, что письмо не дойдет завтра и Вы не позвоните мне. Насчет воскресенья. Помните, я Вам читал, Ларисса Андерсен говорит:

„Счастье? Тише. К счастью надо красться,
Зубы сжав и притушив огни,
Потому что знает, знает счастье,
Что всегда гоняются за ним!“

Кто может сегодня поверить в счастье? В особенности если оно находится в таких безответственных и хрупких руках, как Ваши, моя дорогая?».

Не пугайте меня «загадочностью» Вашей натуры. Замками и старой мебелью… Где я Вам ее достану? Напрокат не дают. А купить не на что. Мы с вами устроим счастье и без этого, с завтрашнего дня начинаю откладывать деньги на замок и мебель. Интересно, почем теперь замки? Маленькая, любименькая, тоненькая, зелененькая, холодненькая. Я Вас ОБОЖАЮ! Несмотря на протест Грузинского Общества и ближайших родственников.

Ваш несчастный Сандро".

4. «…Я вчера рассмотрел немного Ваше лицо. Оно, конечно, красивое, но самое главное, что эта красота духовная. Точно оно освещено изнутри каким-то мягким светом. Вы еще чем-то будете потому, что у Вас лицо артиста… Я бесконечно рад тому, что у Вас такое лицо, а не „бьюти-парлер“. Вы похожи на маленького непокорного ангеленка, которого обидели и который никогда этого не простит… И какое ужасное горе постигнет меня, если Вас у меня отнимут.

Р.S. Поклянитесь мне, что Вы меня никогда не променяете ни на кого, и что будете ждать меня до конца!»

5. «…Все это слишком чудесно, чтобы быть правдой. …Куда девать эту большую радость, это непостижимое и единственное счастье? Верить ли мне в него? Вы еще так молоды. Быть может, через неделю Вы забудете обо мне? И легким шагом, как сон, как мечта, в мою жизнь, спокойно и уверенно (тогда, в баре Ренессанса) вошла длинноногая, зеленоглазая девочка, и взяли меня за руку, и сказали: Вы мой! Я испугался, но поверил. И сразу все остальное стало ненужным и неинтересным. Правда ли это? Может быть, я проснусь, и все это окажется сном? Подумайте об этом еще раз! Одно я знаю наверное — если бы когда-нибудь Вы стали моей женой — это было бы таким огромным счастьем, которого, вероятно, не выдержало бы мое усталое сердце…».

6.

«И твои зеленоватые глаза,
Как персидская больная бирюза»

(Н. Гумилев).

Моя драгоценность!

Все это необычайно важно!

И то, что Весна,

И то, что Пасха,

И то, что у Вас зеленые глаза,

И то, что у меня есть Невеста!

И хотя Вы слишком тоненькая

И слишком молодая и слишком

капризная — все это очень важно.

Поздравляю Вас с праздником!

Одно яичко Вам, а другое маме.

Передайте ей — мое поздравление.

И хотя оно не доставит ей ничего,

Кроме «непрiятного напоминанiя»

О моем существовании, — все же

поздравьте ее.

Так полагается у приличных

людей.

Христос Воскресе!

Sandro".

7. «Плывет Ваш маленький пароходик… Бежит… размахивает руками. Торопится по волнам, вприпрыжку. На этом игрушечном пароходике, в каютке маленькой — мое игрушечное счастье. Лежит клубочком. Дремлет. Отдыхает. Утром милые зеленые глаза — как окошечки — продернут занавесочки и будут смотреть на море. А море будет такое же зеленое, как они. Сейчас ночь, я вспоминаю всю прошлую ночь, и на сердце у меня тихо-тихо, чтоб никто, никогда не узнал.

Это и есть счастье. Когда тихо. Помните, как говорит Ларисса?

„Счастье? к счастью надо красться,
Зубы сжав и притушив огни…
Потому что знает, знает счастье,
Что всегда гоняются за ним“.

Благодарю Вас.

За звонок по телефону.

За дорогие слова обо мне.

За терпение.

За золотую головку на моем плече.

За то, что я люблю Вас.

Это так редко и так трудно —

Любить кого-нибудь.

Пусть Ангел охраняет Ваш путь.

А тайфун — разбился в скалы, сегодня было в газете.

Я никогда не буду обижать Вас, мою маленькую и единственную. Никогда.

Sandro».

8. «6 Авг. 1940.

Вот странно…

Раньше я писал стихи…

А теперь, вместо этого, мне хочется только писать Вам письма.

Потому что, очевидно, любовь сильнее искусства.

Мне не хочется ничего „придумывать“.

Вот если бы можно было все время писать о Вас?

Но публике нет никакого дела до моих личных чувств…

Ей нужны занимательные истории. Песни должны быть о ней или приблизительно „подходить к ней“!

Как я рад Вашему письму!

Как я рад, что Вы скучаете без меня!

Вы не очень-то ласковы вообще, а в письмах и того меньше!

И чтобы обрадоваться, нужно „придраться“ к чему-нибудь

или читать „между строк“!

Все-таки это чудно…

Может быть, Вы действительно меня любите немножко?

Трудно понять.

Зато я, наверное, люблю Вас!

Когда уже Вы будете моей женой?

Сандро

P. S. Напишите мне что-нибудь нежное!..»

9. «6 сент. 1940.

Моя дорогая Лилочка!

Я страшно обрадовался Вашему письму. Мне так приятно, что Вы у меня умница. Умница потому, что не долго дулись. Правда, „письмишко“ короткое и „прохладное“, но лучше что-нибудь, чем ничего. Я так ждал его и так боялся, что его не будет. Это было бы ужасно — поссориться серьезно! Спасибо, душенька, спасибо, умница, что Вы умеете стать выше мелких ссор! А все это у меня от нервов. Конечно, люди очень треплют мои нервы, и я иногда дрожу от непонятной и беспричинной душевной боли. Я хочу, чтобы Вы поняли меня. Вы для меня — самое дорогое, самое любимое, самое светлое, что есть в моей жизни. Я Вам верю как Богу. Одной только Вам, на всем белом свете. И, конечно, каждое Ваше слово для меня дорого, значительно и свято. И вот когда Вы бываете со мной резки в жизни или в письмах, то на меня это производит настолько сильное впечатление, что я теряю контроль и прихожу в бешенство.

Вы — моя любовь. Вы — ангел. Вы — невеста! Все, что вы сказали, — закон. Все, что Вы делаете, — свято. На Вас нет критики! Вы вне закона и над ним. Выше Вас ничего нет!

Так я принимаю Вас. Вы даже не женщина. Потому что я как-то не думал никогда об этом. Вы — самая красивая на свете. Самая нежная, самая чистая. И поэтому я так остро принимаю каждую Вашу резкость. Вы должны приносить радость. Только радость. И все должно быть для Вас, даже мое искусство. Даже мои песни и вся моя жизнь. Помните, что Вы — мое „Спасенье“, что Вас послал Бог, и не обижайте меня, „усталого и замученного“. Меня и так терзают люди. А Вы — спасенье от них. Единственная награда за все.

Благодарю Вас. За письмо. За доброту. За верность. Ваш. Всегда Ваш. Навсегда Ваш.

Сандро

P. S. Пожалуйста, прочтите письмо несколько раз и подумайте над каждой фразой, а то Вы быстро прочитаете и не поймете главного — моей любви».

10. «Москва, 20 декабря 1944 года.

Дорогая Пекочка!

Как ты себя чувствуешь? Как выглядит доченька? Как молоко? Сегодня звонил Тамаре насчет кроватки для Настеньки. Она обещает устроить. Вчера пел концерт с огромным успехом. Это для раненых актеров ВГКО. Они были так благодарны мне за это и поднесли корзину чудных фруктов с бутылкой шампанского от Елисеева. Часть этих фруктов я через маму посылаю тебе. Карамель тоже от меня. Бибинька вчера вечером звала все время маму. Она хорошо себя ведет и гуляла вчера два часа и сегодня няня ее повезла на улицу. Мы все уже по тебе скучаем. Меня весь город поздравляет, целые дни звонки. Напиши, если что-нибудь захочешь. Завтра приеду к тебе. Биби тебя целует.

Твой любящий муж,

Бибин и Настенькин папа САШЕНЬКА»

11. (Телеграмма жене в ответ на поздравление с днем рождения):

«Глубоко взволнован, обрадован поздравлением моей дорогой семьи. Ревел целое утро. Обнимаю вас всех, мысленно с вами вечером после концерта скромно по-советски отпраздную в кругу актеров. Папа Саша».

12, «8 декабря 1956 года.

Дорогая Лиличка, и Пекуля, и Муничка, и Лапочка! И „Птица Феникс“, и… наконец, „Герцогиня“!

Недостаток ласковых слов в наших отношениях — это тоже результат нашей серой собачьей жизни, где любовь и нежность — не в фаворе, где человеческие нежные, глубокие чувства, вечные чувства — Ромео и Джульетты, Фауста и Маргариты, Тристана и Изольды — нечто чуждое, „ископаемое“, с которыми знакомятся только по книжкам, и только для того, чтобы не показаться окончательными дураками и невеждами.

И мы уже привыкли стесняться. Иногда мне очень хочется написать тебе все то ласковое и нежное, что у меня есть в душе к тебе, моей первой и настоящей любви, матери моих чудесных детей… Но разве это все напишешь?..»