Когда тебя хотят убить, не шлют бомбардировщики,
Не надевают сапоги на армию солдат,
А говорят, что нет любви, что нет её и, в общем-то,
Она лишь выдумкой была, наверное, всегда.

Когда тебя хотят убить, не ищут в недрах трещины,
Чтобы столкнуть тебя туда и навсегда забыть,
А говорят, что нет любви, что нет любви обещанной,
Она лишь в снах твоих жила меж абы да кабы.

Когда тебя хотят убить, не запирают в подполе,
А говорят тебе — взлетай! — и вешают балласт!
Но знай, что в мире нет любви, и жизнь такая подлая!
Она смеётся — может быть! —  но только лишь у вас!

***
…опять сплошные заморочки… недалеко и до греха:
пророки тискают пророчиц и не пророчат ни фига,
устав от долгих ожиданий услышать, что же впереди,
я бури развожу в стакане, а в подстаканниках дожди…
потом бросаю сигарету и, взяв тетрадку для стихов,
ныряю в медленную Лету, в страну отпетых дураков.
в ней глупо плачут электрички, покинув ветреный вокзал,
над кукушатами курлычет кукушка на краю гнезда,
там бог решает все вопросы не в небесах, а на земле,
и ангелят своих курносых он кормит с ложечки Nestlе…

***
Мне снится город, в котором не был,
и в этом городе дождь идёт.
И в этом городе под мокрым небом
моя единственная живёт.
Она застенчива и упряма,
в её глазах отраженье звёзд,
её жалеет подруга-мама,
и очень любит приблуда-пёс.
Она читает смешные книжки
про гномов, эльфов и чудеса,
и по ночам всё о чём-то пишет,
и слышит странные голоса.
В её придуманном тайном мире
добро всегда побеждает зло.
На антресоли в её квартире
пылится ангелово крыло…
Она не знает, зачем ей послан
непарный ангельский атрибут,
и что тогда бормотал апостол,
нарушив тихий её уют…

Я всякий раз, просыпаясь — верю, что с ней мы встретимся всё равно.
Но с каждым годом теряет перья моё единственное крыло…

***
ты, улыбаясь, слушаешь мои слова —
волосы разметались змейками на подушке.
господи, ну не надо нам ничего давать!
только не отбирай у нас ни тела, ни души…

***
Я придумал чёрную ромашку
С крапинками белыми по кругу —
На асфальте прямо под балконом
Будто бы она давно цветёт,
А по ней ползёт одна букашка,
Белая букашка чикируку
С крылышками чёрными и сонным
Голосом меня к себе зовёт.
Но ведь я её совсем не думал
И не приглашал ползти и плакать,
Кто я ей — не мама и не папа,
Я вообще не знаю чикирук.
Знаю пчёл, шмелей и ос кусачих,
Знаю — любят сладкое, как дети,
Эти насекомые, а эти
Чикируки, что они едят?
Не хочу об этом даже думать,
Даже представлять их за обедом
Пусть ползёт к соседям и соседа
Доброго зовёт в ночи гулять.

***
твой зонт не хочет мокнуть под дождём,
лежит в шкафу среди вещей ненужных.
а мой услышит, как звенит по лужам
весенний дождь —
становится в ружьё,
раскроется и чуть ли не поёт.
он рвётся в бой, защитник, старый воин.
его достало нежно-голубое
пустое небо, солнце, звёзды, дом.
и я его выгуливать веду
в любую непогоду, как собаку.
а он вверху обнимет дождь, облапит
и рвётся в небо, в тучи, в высоту.
не улетит!
он ведь такой, как я —
вернётся в дом и мокрый, и прохладный,
и к твоему зонту прижмётся сладко,
и будет спать до нового дождя.

***

У востока лицо узкоглазо и губы в шербете,
На коленях полынь, а в руках шевелится камча.
Восседает в арбе, как король в золоченой карете,
И везде вдоль дороги костры, барабаны стучат.
Поднимает лицо и глотает дожди, чтоб напиться.
Дарит небо ему табуны неприкаянных звёзд.
Никуда не спешит, и поэтому волен, как птица,
И поэтому слышит, как солнце в тумане встаёт.
А когда первый луч, поплутав среди спелых колосьев,
Прикоснётся к нему, запоёт на морщинах его,
Остановит арбу и домой потихоньку вернётся —
На десятый этаж, в тридевятое царство своё.