Не спать с тобой до первых петухов,
когда любое «рано» слишком «поздно»,
и стайки оживающих стихов
летят ночными бабочками к звёздам.
Дымится чай в фарфоровом плену
под треск коры берёзовой в камине.
Помешивая ложечкой весну,
мы только что апреля пригубили —
с туманами оттаявших полей
и терпкостью смородиновых почек,
с ликёровой слезой души моей,
чья сладость узнаваема меж прочих.
Ты куришь
и прищурившись молчишь.
Капель считает гулкие мгновенья.
А где-то над каскадом дачных крыш
навис огромный космос чёрной тенью.
И в этой неземной кромешной тьме
окно моё горит полоской света,
где чайник закипает на плите
и ты сидишь на кухне с сигаретой.
Так мирно… так спокойно…
так тепло…
Всё лишнее растаяло за гранью.
Наш мир очерчен кругом,
чтоб никто
не смел его разрушить или ранить.
Здесь места нет ни ссорам, ни вражде…
Лишь тихое бесхитростное счастье —
как дань упавшей сказочной звезде,
способной в нас желаньями сбываться.
Под тихий свист поющего сверчка,
пришедшего откуда-то из детства,
под байки старичка-лесовичка,
что в чаще проживает по соседству
и верит вещей птице Гамаюн.
Что ж…
следуя пророчеству лесному,
как только я коснусь гитарных струн,
ты песнь мою подхватишь с полуслова…
…
Да будет так…
Мой самый слабый вздох,
усиленный тобой, достигнет крика…
Не спать вдвоём до первых петухов,
сбываясь при свече открытой книгой.
Читай меня по стонам, по губам,
по лёгкости шальных прикосновений…
Чтоб я на шёлке смятых покрывал
растаяла в тебе твоей Апрелью…