Ты глянь
Вась, ты посмотри какая женщина! Видал? Ножка оканчивается каблучком
естественно, словно так и родилась на свет.
Ты никогда не стоял на каблуках, Вась? Я по молодости минуту стоял,
потом неделю лежал. Это прием дзюдо, стопу выворачивает. А они, смотри, на каблуках бегают! Они на них по лестнице вверх к ребенку больному. Они на каблуках вниз к начальству на ковер быстренько. На каблуках ждут, на каблуках надеются, плачут на каблуках, целуются — живут на каблуках, Вася!
А все ради чего? За что страдают? Чтобы ножка казалась длиннее, а спинка — короче. И так кажется, Вася. Смотри, кругом одни ноги. Как в лесу,
честное слово! Мы думаем, как бы дойти, они — о том, как пройти.
Вася, кто-нибудь смотрел на твои ноги? А ты на них смотрел? Правильно,
твои ноги никого не волнуют. А ее ноги волнуют всех. Вишь, озираются! Она
свои ножки легкие переставляет и глазом даже не ведет, потому что спинным
мозгом чувствует: сзади все в порядке, мужики шеи вывернули, окосели. А ей больше ничего и не нужно, Вась! А нам нужно. Тут наша слабость и ее сила.
А сколько еще на ней непростого на кнопочках, крючочках, шнурочках — ты бы во всем этом задохнулся, Вася, а она дышит. Причем как! Посмотри,
посмотри! Слева!
Грудь поднялась, опустилась, опять поднялась. Что делает, а? Просто она
так дышит. А у тебя, Вася, дыхание перехватывает, хотя твою грудь ничего не стесняет, плевать ты хотел на свою грудь: Глянь на ее лицо, Вась! Правей!
Ага! Ну как? Это ты побрился — и король, а не побрился — тоже король,
только небритый. А у нее посмотри: Да не показывай ты пальцем! Достаточно,
что я газетой показываю. Смотри: крем, тени, тушь, помада, румяна, тон. И все так положено, ни за что не догадаешься, где кончается лицо и начинается
косметика.
Ты никогда не красил глаза, Вася? Да они у тебя и так красные! А она
каждый день глазки себе рисует. Ее глаз — произведение искусства. Глаз
женщины, это надо видеть, Вася, если она тебя в него пустит!
Смотри, смотри, какая пошла! Не та, эта еще лучше! Ну как тебе моя?
Кажется, утром так и вскочила с постели румяная, глаз под аккуратно
растрепанной челкой горит. Кажется, все у нее хорошо. Спрятала неприятности
под румяна, обиду по скулам вверх в стороны развела, слезы назад втянула — и взгляд получается влажный:
Вась, я от них балдею! Ты посмотри, пуговка у нее на блузочке вроде бы расстегнулась. У тебя расстегнулась, оторвалась — это небрежность, Вася. А у нее на одну пуговку не застегнуто — тут точный расчет, тайный умысел.
Попробуй глаза отвести. Не можешь. И я не могу. Никто не может. А всего-то
расстегнута одна пуговка. Учись, Вася!
А ты представь, сколько на все это надобно времени. И где его взять?
Ведь в остальном у нас все полы равны. Материальные ценности создают
наравне, вот этим вот пальчиком с гладеньким ноготком. А в свободное время
рожают в основном они, Вася. Я узнавал — они! И кормят нас они, и Софья
Ковалевская при всем том была женщиной. Когда успевают? Да, зато им бриться
не надо! Это ты прав. Это они себе выбили.
А кто еще станет слушать нас, почему мы не стали, кем могли, а стали,
кем стали, и кто виноват — всю эту ежевечернюю тягомотину слушают они, одной
рукой стирая наши рубашки, второй стругая картошку, третьей воспитывая наших
бездарных детей.
А после всего кремом почистив зубы, а пастой покрыв лицо, падают
замертво в постель, где бормочут спросонья одно: <Гражданин, вы тут не стояли!> Вот так годами терпят нас и живут рядом с нами, ни разу толком не изменив, храня верность черт знает кому!
И при этом еще норовят одеться по моде. Да! Ты знаешь, что такое
<модно>, Вась?
Когда надето оба носка, причем одного цвета? Сильно сказано.
А у них журнальчики, выкройки. Ночами чего-то шьют, плетут, вяжут, либо
пытаются подогнать фигуру под то, что достали.
А для чего они муки терпят? Что им надо? А надо им всем одного: семьи,
гнездышка, плеча надежного рядом.
И снится им сказочный принц вроде тебя, Вася!