Когда ты знаешь, что ты некрасивая девочка, ты совсем иначе себя ведёшь, иначе себя позиционируешь. Ну, мама-то говорит, что красивая, и бабушка говорит, и тётки родные. Но ты-то знаешь…
Людка из третьего «А» — красивая, с зелёными глазами кошачьими.
Мирей Матье — красивая, которая француженка с такой стрижкой, поёт которая.
Пионервожатая наша, Света — красивая, ресницы красит и на свидания ходит.
Актриса Цыплакова — красивая, когда в «Трёх мушкетёрах»…
А ты некрасивая. У тебя тонкие ручки-ножки, редкие волосы, кривенькая улыбочка. Ты в дурацких шортах и сандалиях похожа на мальчика. А в платьице сутулишься и выглядишь смешной. Тебе ни разу никто не нёс портфель до дома. И во дворе тебя дразнят Ленкой-пенкой-колбасой… Потому что бледная, тощая и длинная…
А однажды ты вдруг придумываешь, что если бежать, то можно выглядеть красиво. Не просто так себе бежать, а длинными такими оленьими шагами, как олимпийские бегуньи, как в замедленной съёмке.
И тебе очень нравится один приезжий мальчик. И он сидит на лавочке во дворе. И ты тогда грациозно так мимо него пробегаешь, зависая в воздухе на каждом толчке. И чувствуешь себя красивой-прекрасивой, неотразимой прямо.
Он сидит, ковыряет носком землю, а ты, как дура, бегаешь туда-сюда до колик в боку.
А потом бабушка высовывается из окна и зовёт: «Лена-а, мультики начинаются-а!»
И ты бежишь домой медленными оленьими шагами и косишься на мальчика. И думаешь: «Ну я дала! Ну круто, ва-аще!»
А в прихожей мельком смотришь в зеркало, и внутри всё обрывается. Уродка, как есть уродка…
И ничего в тебе не меняется, намотай ты хоть сто тысяч оленьих километров.
Ленка-пенка-колбаса!
И никакой уже радости от мультиков.
…А в одно прекрасное утро ты просыпаешься, смотришь в зеркало и видишь там красивую девочку. И ты торопишься побыстрей одеться, побыстрее съесть свой завтрак («всё, всё, бабуля, больше не хочу, не голодная!») и выпорхнуть из дома.
А там тебя ждёт он (не тот, приезжий, а совсем другой уже). Берёт у тебя портфель, улыбается и говорит:
— Какая ты, Ленка, красивая!..
А ты веришь, веришь! И это никакая не любовь, нет. Просто он — твой самый лучший друг. И ты можешь рассказать ему всё-всё, и обнять по-дружески, и нажаловаться. И главное, ты ему веришь…
Это много позже он поцелует тебя в щёку, и скажет, что любит, что давно…
И ты рассмеёшься, а он стиснет зубы и потупит взгляд. И ты будешь растерянно хлопать глазами и говорить:
— Я не знала, Сашка… Я, правда, не знала… Ну чего ты, Саш?..
А пока — он твой самый лучший друг. И никто не смеет назвать тебя Ленкой-пенкой-колбасой, потому что твой друг будет за тебя драться.
А ещё — он однажды возьмёт тебя за руку и скажет:
— Ты красивая, поняла? Что бы ни случилось, ты теперь навсегда красивая! Повтори!
— Я! Навсегда! Красивая! — повторяешь ты, как заклинание.
И потом проходят годы, вы взрослеете, теряетесь, создаёте семьи, растите детей…
Вы никогда больше не встречаетесь… А заклинание всё работает и работает!
Я верила своим мальчикам. В то, что красивая — верила, что умная, что талантливая, что любимая, что особенная… На этой вере взращивала я свои добродетели. Взрослела сквозь чужие царства.
Я знаю девочек, которые расцветали от щедрот случайных и уверений, выпрямлялись от доброго слова и светлели по чьей-то милости. И в этом была особая правда и настоящее волшебство. Кто знает, как они иначе бы с этим? Как долго? Кто отворил бы им слух и взор?..
И я, как собака, по сей день верю доброму слову. И благодарна многим — тем, кто рядом, и тем, кто этого никогда не прочтёт.
Я заклинаю вас — где бы вы ни были, будьте счастливы навсегда! Или насколько сумеете…
Больше мне нечем вас отблагодарить.