Когда ты богаче герцога, и дом твой уткнулся в облако,
Тебе не страшны те бедствия, что стелются тьмой внизу.
Наверх не взобраться Голоду, что тащит погибель волоком,
Не втиснуться в щели Холоду, у смерти забрав косу.
Года протекают в пиршествах, в балах бесконечно сказочных,
Минуты кружатся в музыке, в охотничий льются рог.
Трактирщик склоняет голову, с порога встречает лавочник.
И всё достается лучшее, да в самый кратчайший срок.
Когда ты богаче герцога, и небо вплетаешь в волосы,
Ты смотришь на всё откуда-то, где птице лишь быть дано.
Крыло у тебя из золота, сияет пшеничным колосом,
Вот только не все крылатые способны шагнуть в окно.
Обрушатся вниз под тяжестью насмешек, кому-то брошенных,
Под взглядом своим презрительным, что колет больней копья.
Ведь часто судить привычнее за пару ботинок сношенных,
А то, что душа заплатана, не видно в шкафу тряпья.
Когда ты богаче герцога и мир измеряешь золотом,
Кошель, что стучит под ребрами, нередко бывает пуст.
Границы цены и ценности, как лед по весне, расколоты.
И в звоне монет рассыпанных теряется эхо чувств.
Но есть кошельки особые — таких не найдешь на улице.
Вместят и моря, и музыку, людей и рябой закат.
Такой кошелек — увесистый, не всем унести получится.
Лишь тем, кто богаче герцога, кто вправду душой богат.