Странные шутки, господа, преподносит нам старость. По какой-то мистической причине, чем старше мы становимся, тем чаще воспоминания уносят нас в далёкую молодость. Мы с умилением вспоминаем события и людей, которые всю предыдущую жизнь нас совершенно не интересовали. И чем дальше, тем ярче и сочнее становятся эти воспоминания. Похоже, Всевышний напоследок одаряет наш мозг последним сладким угощением перед казнью.
Не так давно вдруг явилась мне в воспоминаниях девушка по имени Фаня — любовь моей ранней молодости. Было нам тогда по семнадцать лет, и любовь бушевала с необузданной страстью, с клятвами, слезами и многочасовыми выяснениями отношений. В общем ничего оригинального. Роман закончился довольно быстро, как только на горизонте появилась новая мишень страсти. С тех пор я никогда не видел Фаню и ничего про неё не знал.
Но вот Фаня мелькнула у меня в воспоминаниях и исчезла. И я бы не стал об этом говорить, если бы вскоре не случилось удивительное и настолько маловероятное событие, что его можно приравнять к чуду. Заключалось оно в том, что мой друг детства Боб прислал мне имейл. На самом деле он, конечно, не Боб, а просто Боря Шапиро. Друг не только детства, но и юности, когда у меня был роман с Фаней, а у него — с её подругой.
Так вот, Боб, копаясь от старческого любопытства в интернете, находит и присылает мне нечто такое, от чего у меня перехватывает дыхание. Это нечто — выдержка из московской телефонной книги — одна строчка с фамилией, именем и отчеством моей бывшей подруги Фани. Там же с хамской бестактностью указана дата её рождения, адрес и номер телефона. Не иначе, как моё случайно вспыхнувшее воспоминание о Фане породило этот космический феномен.
Какова вероятность, что Фаня живёт на этом свете? До нашего возраста доживают немногие, особенно в России. Впрочем, какова вероятность того, что она живёт в России? Фаня еврейка, а большинство евреев покинули родину и переселились кто куда мог. И, наконец, какова вероятность, что Фаня, добравшись до восьмидесяти с хорошим довеском, носит девичью фамилию? Вероятность настолько приближается к нулю, что её даже противно принимать всерьёз.
И меня парализует шок. Что бы вы сделали на моём месте? Ну, наверно, приняли бы что-нибудь успокаивающее, а что дальше? А дальше у меня появляется зудящее желание позвонить Фане. Конечно, я понимаю, что на самом деле я хочу позвонить не ей, а в свою далёкую юность. Несколько дней я пытаюсь сочинить первую фразу и, наконец, так ничего не придумав, набираю московский номер телефона.
— Слушаю — отвечает низкий старушечий голос, и меня охватывает озноб.
— Фаина Моисеевна? — говорю я сдавленным голосом.
— Ну да, это я, а что? — В её голосе звучит недовольство.
— Вы знаете, кто с вами говорит?
— Интересно, откуда я могу знать? Я что, должна знать все голоса в Москве? Вот, прямо, народ какой пошёл. Сами звонят и сами спрашивают, кто звонит. Если скажете, кто звонит, тогда я буду знать. А так — откуда я могу знать, кто звонит?
Дождавшись окончания монолога, я говорю:
— Фаина Моисеевна, это ваш старый знакомый. Пожалуйста, не удивляйтесь и не вешайте трубку.
Я называю себя по имени-фамилии и делаю паузу.
— Фаня, ты меня помнишь?
— А чего, конечно, помню — говорит Фаня, не проявляя эмоций. — Как не помнить. Ты моя первая любовь. Мы встречались на Гоголевском бульваре. Ты носил серое пальто, перелицованное из старой шинели. А у меня была меховая шапочка с красным бантиком, она тебе очень нравилась. А ты чего звонишь? Может, хочешь зайти?
— Фаня, — говорю я, — мы с тобой не виделись больше шестидесяти лет. Расскажи мне, как ты прожила жизнь.
— А чего рассказывать? Квартира есть. Пенсия есть. Внуков нет, и не надо. На кой они нужны, только кормить их и убирать за ними. Где ты взял мой телефон?
— Твой телефон нашёл наш друг Боб Шапиро. Помнишь Боба? Он живёт в Израиле, у него двое детей и четыре внука. Мы с ним часто говорим по скайпу. В прошлом году мы с женой были у него в гостях.
— Конечно, помню — говорит Фаня. — Сволочь он, твой Боб. Можешь не передавать ему привет. Он всегда лез ко мне под юбку, когда ты не видел.
— Подумать только! — удивляюсь я. — Что он там потерял?
— Это ты у него спроси. Да он уж и сам, небось, теперь не помнит, зачем лез. А ещё у вас был третий друг, Толя, кажется. Или Гена.
— Правильно. Его звали Лёва. Он умер пять лет назад.
— Тоже сволочь порядочная — говорит Фаня.
— Что, тоже под юбку лез?
— Конечно. Куда ему ещё лазить?
— Странно. А где был я в то время, когда они к тебе под юбку лазили?
— А ты выходил в коридор позвонить свой маме и сказать, что придёшь домой поздно, так как у тебя много уроков задано.
— Фаня, неужели ты помнишь мою маму?
— Ну, вот ещё. Нет, конечно. Я и свою-то маму с трудом вспоминаю. Сволочь она была. Меня к тебе на свидания не пускала. А сама, как только отец уедет в командировку, так хвост трубой и бегает до ночи чёрт знает где. Тогда ко мне приходил ты со своими дружками, и мы устраивали танцы. Моя любимая пластинка была «Я помню лунную рапсодию». Помнишь?
— Конечно. Лещенко пел. Или Вадим Козин.
— Я помню лунную рапсо-о-о-дию — пар-рам-пам-пам — и соловьиную мело-о-о-дию, — запела Фаня фальшиво, но с придыханием. Дальше она, к счастью, не помнила слов.
— Фаня, — говорю я. — у тебя, кажется, был брат. Он жив?
— Он сволочь, — мрачно говорит Фаня.
— Почему?
— Потому что сволочь. А ещё брат называется.
— Понятно. Ты замужем?
— Была когда-то. Но это был неудачный брак. Мой муж оказался большая сволочь. О семье не заботился, а только и думал, как бы кого на стороне трахнуть. Лучше бы я за тебя вышла. Хотя, ты тоже, небось, хорош…
— Почему ты так думаешь? — обижаюсь я.
— Что ж я, не знаю, что ли? Все вы одинаковые. Ну ладно. Расскажи о себе что-нибудь.
— Окей, — говорю я с готовностью. — Я женат уже шестьдесят лет. У нас две взрослые дочери и три…
— У меня тоже взрослая дочь, — говорит Фаня. — Сволочь она.
— Как? И дочь тоже сволочь?
- Конечно. А кто же она ещё? Мать сидит одна в своей конуре, сама должна убираться, таскать продукты из магазина, по врачам ездить, а она даже не побеспокоится позвонить и узнать, жива ли мать. Ну, не сволочь ли?
— Фаня, — говорю я с максимальной деликатностью, — у тебя что, все сволочи?
— Конечно, — соглашается Фаня. — И ты тоже сволочь. Звонишь раз в шестьдесят лет. Я уж о себе не говорю, я знаю, что тебе на меня наплевать. Но хоть бы раз поинтересовался, как поживает твоя дочь.
— О чём ты говоришь, Фаня?
— Сам знаешь о чём. От кого, ты думаешь, у меня дочка? От тебя.
У меня спина покрывается ледяным потом. На несколько секунд я перестаю соображать. Наконец, я беру себя в руки:
— Фаня, ты что-то путаешь. Как твоя дочка может быть от меня? У нас с тобой даже секса не было.
— Был, конечно. Ты, наверно, забыл.
— Я ничего не забыл. Не было никакого секса. Ты всё время говорила: вот поженимся, тогда…
— Был, был секс, — убеждённо сказала Фаня. — Ты просто не заметил.
— Подожди. В каком году родилась твоя дочь?
— Ну, в шестьдесят втором. Какое это имеет значение?
Я вздыхаю с облегчением.
— Мы с тобой последний раз виделись в пятьдесят седьмом году. На Гоголевском бульваре. Я тебе сообщил, что женился. Даже паспорт показал. И ты поносила меня последними словами. А потом расплакалась, и мы расстались. И больше никогда не виделись. Ты помнишь это?
— Да, припоминаю, было что-то такое — говорит Фаня задумавшись. — Когда, ты говоришь, это было? В пятьдесят седьмом? Ну, значит, дочка не от тебя. Это я немного перепутала. Но ты всё равно сволочь. Нет того, чтобы зайти, поинтересоваться, как я живу, принести чего-нибудь полезного для здоровья.
— Фаня, как я могу зайти? Я же в Америке.
— Где, где?
— В Америке, Фаня. В Соединённых Штатах. За океаном.
— Ты что, всерьёз? Что ты делаешь в Америке?
— Живу. Я уехал из Советского Союза больше сорока лет назад. Вот с тех пор и живу в Америке в штате Нью-Джерси.
— Ты с ума сошёл! — говорит Фаня. В её голосе звучит тревога пополам с неверием. — Как ты можешь там жить? Там же преступность на каждом шагу! Я слышала, ваше ЦРУ бесчинствует, шпионит за всеми с утра до вечера! Кроме того, вы всё время хотите уничтожить нашу страну!
— Ну что ты, Фаня! Зачем нам её уничтожать?
— Известно зачем. От зависти. Вам завидно, как мы живём: свободно, радостно. Продуктов в магазинах полно. Отдыхаем, где хотим: хотим — в Турции, хотим — на Кипре. Теперь даже в Крыму можем отдыхать.
Я начинаю лихорадочно соображать, как бы поскорее закончить этот разговор. На выручку приходит сама Фаня.
— Так ты что, из Америки звонишь? Это же дорого, небось?
— Да, Фаня, страшно дорого. Я даже заём в банке взял, чтобы тебе позвонить. Не знаю, как теперь расплачусь.
— Тогда заканчиваем, — великодушно говорит Фаня. — Ну, ты давай, держись там. И звони, не пропадай.
— Хорошо, Фаня. Будь здорова. Я обязательно позвоню, — говорю я и про себя уточняю: лет через шестьдесят.
Я кладу трубку, и мне на ум приходит старая банальная мудрость: нельзя войти два раза в одну и ту же реку. И я понимаю, что это неправда. На самом деле можно войти.
Только нужно ли?