Ирина Печерникова. Никогда ни о чем не жалею…

Готовясь к этому интервью, поняла, что я везучий человек! У меня была интересная и многогранная жизнь: прекрасные роли в театре и кино, лучшие партнеры. Я много путешествовала, объездила всю Россию и полмира. А главное и самое большое богатство — удивительные люди, которых подарила мне судьба.

Фильм «Доживем до понедельника» я посмотрела в 1988 году, когда наконец купила телевизор, — то есть на двадцать лет позже всех. До этого не хотелось, слишком уж сама себе не понравилась на озвучании. Думала, что играю ужасно, фальшиво. Это со многими артистами случается — неприятие своих первых фильмов. Ведь надо еще привыкнуть к тому, что в кино в отличие от театра изменить ничего нельзя…

Студентам сниматься было запрещено. Нарушителей выгоняли. Жанну Прохоренко отчислили после фильма «Баллада о солдате», Колю Бурляева — после «Андрея Рублева». Я не рисковала. Первая моя роль вскоре после окончания института была в фильме-опере «Каменный гость» режиссера Владимира Гориккера. Меня пригласили без проб, просто одели, причесали и сфотографировали, а потом уж подбирали партнера. Каким только красавцам, претендовавшим на главную роль, я не подыгрывала! В результате Дона Гуана сыграл певец Владимир Атлантов, а мою роль озвучила Тамара Милашкина.

Оператором картины был известный, уже сильно за шестьдесят, Леонид Косматов. Ученики мэтра мне сказали, что для него существовала лишь одна муза — Руфина Нифонтова, кстати моя соседка по дому, о чем чуть позже. В экранизации «Хождения по мукам» 1957 года потрясающие крупные планы. «А теперь его лебединая песня — это вы!» — заверили они. А я все думала, почему меня так долго снимают, свет постоянно переставляют. Однажды взглянула на экран: «Ой, как красиво-то!» Только потом поняла, что это я.

Ну, а через год меня пригласили на пробы в фильм «Доживем до понедельника» с Тихоновым, в которого я была влюблена. Правда, еще в школе была влюблена в Жерара Филипа, а чуть раньше в Олега Стриженова. И вот прихожу на площадку, вижу своего кумира и застываю в параличе. Вячеслав Васильевич это заметил, предложил присесть на диванчик. Сразу начал шутить, обсуждать варианты, как лучше сыграть ту или иную сцену. Постепенно стала оживать, и все получилось. Не помоги он мне, ничего б не вышло, провалила бы все.

Потом оказалось, что на эту роль пробовалось много актрис, но режиссер Станислав Ростоцкий выбрал из них только троих, а последнее слово было за Тихоновым. Он был замечательным и тонким человеком, и на съемках у нас сложились очень теплые отношения.

Помню, за перевыполнение плана нашу группу наградили путевкой в санаторий на Валдае. Тихонов с Ростоцким дружили, у них было много общих интересов, например хоккей. В дни, когда играли «Спартак» — ЦСКА, у нас съемки проходили в ускоренном режиме. Еще они оба страстно увлекались рыбалкой. Как-то постучалась я к Славе, вошла, а вся его комната завалена рыболовными снастями: поплавки и блесны на полу, удилища вдоль стены расставлены. Тихонов стоит на коленях и говорит: «Ирочка, посмотрите, какая красота». Ноябрь, холодно, но Ростоцкий с Тихоновым весь день с рассвета до заката проводили на лодке. Мы выходили гулять и любовались двумя силуэтами в тумане. Вечером нас всех ждал рыбный ужин…

Здесь бы полагалось рассказать, как перевернулась моя жизнь после премьеры «Доживем до понедельника». Но на самом деле что такое слава я так и не почувствовала, потому что во время премьеры лежала в больнице с переломанными ногами. Травму получила на съемках в Польше. Не очень хотелось, чтобы меня кто-то видел в таком состоянии, поэтому допускала к себе только самых близких людей. Но в какой-то момент с «Мосфильма» начали приносить обувные коробки, доверху наполненные письмами от поклонников. Так я узнала, что стала знаменитой.

В это время в моей жизни уже появилась первая любовь — польский музыкант Збигнев Бизонь. Мы познакомились в Москве, когда он выступал со своей группой «Бизоны». После его возвращения в Польшу мне каждый день приходили письма и открытки. Кто знает, поженились ли бы мы, имейся у нас какая-то другая возможность встречаться. Но поездки за границу допускались только к родне или жениху.

Свадьбу играли в Москве, в ресторане «Прага». Пришли гости, родственники. Сбежали от них небольшой компанией: мы со Збигневом, фотограф Валера Плотников и актер Коля Бурляев. Поехали в театр, и свадьба продолжилась в кабинете главного режиссера «Маяковки» Андрея Гончарова, где я тогда работала. Там же был Армен Джигарханян. Андрей Александрович достал коньяк…

Свадьба была в декабре, а в мае я переехала в Польшу к мужу. Полгода мы жили в Старе Място в центре Варшавы. Збышек снимал маленькую комнату, в которой стояли пианино, саксофон, шкаф, стул, стол, комод и тахта. Через полгода его пригласили работать в Швецию. Пока Збигнев занимался творчеством, я не знала, куда себя деть. Каждый день гулять по городу надоело, и я занялась вязанием. Научилась этому делу так, что решила мужу на день рождения связать модный пиджак.

Вышло очень хорошо, оставалось пойти в магазин и выбрать фурнитуру. И тут меня ждал сюрприз: двенадцать пуговиц стоили сто двадцать крон. Это при том, что пряжа обошлась в тридцать. А ведь еще надо пару запасных прикупить. Я очень расстроилась, поняв, что сумма для меня неподъемная… И решила пуговицы просто украсть.

На следующий день надела блузку с длинными рукавами и снова отправилась в магазин. Часа два рассматривала прилавки, примеряла сначала одни, потом другие пуговицы к пиджаку. Утомившись, садилась на диван и впадала в задумчивость. Когда продавцам наконец надоело за мной следить, незаметно засунула двенадцать пуговиц в рукава блузки. А две запасные все же купила, чтобы не так подозрительно все выглядело. Как же мужу понравился этот пиджак! Бедный Збигнев, если бы он тогда узнал, что я натворила, — поседел бы от ужаса! Мне и самой сейчас стыдно вспоминать этот случай, но в молодости я была авантюристкой. Правда иногда, наоборот, впадала в нерешительность…

Эта история тоже о вещи, которую я связала, — шикарном платье. Надела его на прием в Лондоне, куда мы ездили со Збышеком. Хозяйкой вечера была какая-то сумасшедшая мультимиллионерша, на тот момент она уже была «в кондиции» и говорит:

— Хочу это платье!

— Оно не продается.

— Ты русская?

— Да.

— А-а-а! Пффф…

Через полчаса опять подлетает ко мне и зовет на террасу, кивает на парковку, сплошь заставленную дорогими машинами. Указывает пальцем на серебристый «ягуар» и говорит: «Это мой. Давай меняться, ты мне платье — я тебе машину». Соблазн был велик, «ягуары» всегда нравились. Но подумала: у меня советский паспорт, подданство не меняла. Возьму машину, а она завтра протрезвеет и обвинит в угоне. В общем, не решилась.

В 1973-м, проведя четыре года за границей, я вернулась в Россию. Не смогла больше жить без театра. Збышек меня понял. Кстати, Гончаров все это предвидел, и когда только отпрашивалась к мужу в Польшу, сказал: «Вы там останетесь. Но потом возвратитесь, и я вас буду ждать». Так что вернуться мне было нетрудно.

Хотя как сказать — нетрудно… Казалось, я никому не мешаю. Позже узнала, что к Гончарову приходила пара актеров, они поставили условие: если Печерникова будет претендовать на постановки, в которых репетировала до отъезда («Трамвай «Желание» и «Дети Ванюшина»), они уйдут из театра. Да мне даже в голову это не пришло! Понимала: в одну воду не войти дважды.

Когда я все-таки пришла к Гончарову поговорить о том, что у меня совсем мало работы, он достал папку — там была стопочка жалоб и доносов. Позже, когда уже работала в Малом театре, история повторилась: меня вызвали в Министерство культуры к замминистра по кадрам. Начальник — интеллигентный мужчина — долго смотрит и говорит:

— Хорошая погода, не правда ли? Скажите, пожалуйста, а есть у вас враги в коллегии министерства?

— Я даже не знаю, что такое коллегия. Министерство-то ваше искала битый час, была не в курсе, где оно находится.

— Странно. Я долго пытался разобраться, но так ничего и не понял… — он достал папку: — После того как пришла заявка на присвоение вам звания, посыпались доносы, вот смотрите.

— И что пишут?

— Не надо вам читать. Они в основном анонимные. Это довольно мерзко.

Через год я все-таки получила звание заслуженной артистки. К счастью, узнавала обо всех этих историях и кознях спустя длительное время, когда они уже не имели значения. Я многого не замечала, слишком увлечена была работой. Тем более что вокруг всегда хватало интересных и умных людей, которым я нравилась.

С Владимиром Высоцким мы познакомились, когда я только окончила Школу-студию МХАТ. Старшие друзья позвали меня принять участие в создании нового театра под руководством Геннадия Яловича. Пока мои коллеги репетировали, сидела в сторонке. Интересно было наблюдать.

Только один человек в этой компании меня раздражал — Высоцкий. Он был постоянно поддатый. Приставал ко мне: то гадость какую-то скажет, то ущипнет. Остальных не трогал! В общем, ненавидела я его. Однажды опоздала на репетицию, подхожу к залу и слышу — кто-то поет: «Парус! Порвали парус!..» Словно волной захлестнуло, внутри все сжалось. А рассмотреть кто там не могу, мешает набившаяся в зал толпа. Кое-как протиснулась и увидела Владимира. От неожиданности вырвалось: «Такой противный, а какую песню спел!»

В следующий раз мы встретились спустя несколько лет. Я была в Лондоне, где начинались съемки зарубежной картины с моим участием, но у мамы случился первый инфаркт, пришлось лететь в Москву. В день моего приезда произошел международный скандал: Великобритания выслала сто пять советских дипломатов, обвинив их в шпионаже. Наши ответили, дипломатические отношения осложнились.

В общем, визу на въезд в Англию не смогла получить и застряла в Москве. Ждали меня там три месяца. Создатели проекта пытались помочь с визой, но в итоге сдались и заменили другой актрисой.

В Москве я получила несколько приглашений на пробы. Как-то пришла на «Мосфильм» с очередным сценарием. Иду вся такая модная, в голубых расклешенных джинсах, а навстречу такой же модный парень. О, тот самый — противный! Смотрит удивленно. Он же думал, что один такой крутой в стране. В общем, узнали друг друга.

— Привет!

— Привет!

— Ты откуда!

— Из Лондона.

— А я из Парижа. Куришь?

— Да.

— Ну, давай пойдем покурим.

Пока курили, я поняла, насколько он на самом деле приятный человек. Володя уже был звездой, легендой! Но я-то не знала, все-таки в России давно не была. Ну и спросила:

— Скажите, пожалуйста, а после той потрясающей песни «Парус» вы еще что-нибудь написали?

Он вытаращился и онемел! Потом с трудом выговорил:

— Откуда ты свалилась? Ладно, тебя Бог послал.

Спросил, есть ли у меня свободное время, и отвез в Матвеевское, где они с Мариной снимали квартиру. Посадил на стул, поставил стакан воды, взял гитару и без объяснений начал петь. Два часа слушала, а потом столько же молчала — под впечатлением не могла произнести ни слова. Я ему в этот момент действительно была очень нужна. Володя писал песни для «Алисы в стране чудес», и у него случился творческий ступор. Я для него стала белым чистым листом, идеальным слушателем.

В тот же вечер Высоцкий пригласил на спектакль «Гамлет», а после отвез домой. Поднялся со мной до квартиры и говорит: «Пойдем, буду знакомиться с твоими родителями». У нас как раз дома была гитара. Я заваривала на кухне чай, вернулась — он поет, а родители в слезах от смеха. Они его полюбили всей душой и сразу. Он потом часто бывал у нас дома. Кстати, и у него, и у моего папы день рождения двадцать пятого января. В первый же вечер спросил у родителей: «Отпустите ваше чадо на ночь?» Они не раздумывая согласились. Однажды разрешили с ним уехать на три дня — мы летали в Гагры. Володе было очень важно, чтобы я увидела очередной его концерт в каком-то НИИ.

И вот сидим мы у Высоцкого дома, с нами Сева Абдулов. В какой-то момент Володя пошел в свою комнату, а нас оставил, только просил не расходиться спать. Мы с Севой пили вино, ели фрукты, танцевали менуэты, дурачились всю ночь, а к утру влетел Володя с криком: «Получилось! Сдвинулось!» Это повторялось потом много раз.

Часто слышала, что Высоцкий мог быть злым, я же знала его невероятно добрым и щедрым человеком. Не раз наблюдала, как он срывался по звонку друзей в любое время суток и мчался на помощь.

Я была очень счастлива. Не уверена, что мои чувства можно назвать любовью. Это было обожание. Сказка длилась три месяца, в которые для меня никого и ничего не существовало, кроме него. Володя умел заполнять собой все пространство. Мы не проводили вместе дни и ночи напролет. Высоцкий много работал, ездил на гастроли. Иногда брал меня с собой, я пересмотрела все его спектакли, и не по одному разу. Когда появлялось свободное время, он забирал меня к себе.

Однажды я попала впросак. Володя привез со съемок кучу всяких вкусностей, грузинское вино, зелень, специи. Пригласил друзей, купил вырезку и попросил меня приготовить стейк. Я почему-то решила не пожарить мясо, а потушить. Нарезала кусочками, добавила приправ, получилось очень вкусно. Когда Высоцкий все это увидел, расстроился жутко, но не сказал ни слова. Хотя, наверное, я испортила ужин. Но никто из гостей этого не заметил, все продолжали веселиться, угощаться и пить вино. Все кроме него. Он вообще не пил. Даже когда приглашал гостей и все расслаблялись, веселились, он отказывался от алкоголя.

Володя был очень заботливым и добрым. Никогда не приезжал с гастролей без подарков. Привозил вкусности, целые корзины фруктов, овощей. Для меня материальное никогда не имело значения, гораздо приятнее быть первой слушательницей его новых песен. Самым большим подарком была возможность слушать стихи, и я могла попросить об этом в любое время, никогда не отказывал.

Талант Высоцкого так и остался неразгаданным. Он самая необъяснимая и от этого невероятно притягательная личность. Иногда разговаривал со мной сказочным голосом, как в песне: «Ой, Вань, гляди, какие клоуны». Очень жаль, что это прекрасное время закончилось так глупо. Я почувствовала, что наши отношения меняются, перерастают в нечто большее, и в этот момент позвонила Марина… Я посмотрела Володе в глаза:

— Ты ее любишь?

— Конечно!

— А я тогда зачем?! — спросила и тут же, не дожидаясь его ответа, вышла, закрыв за собой дверь.

Я очень тяжело пережила наш разрыв. С Высоцким попала в ураган, жизнь была наполненной, а когда ушла, стало так тоскливо и пусто… Некоторое время спустя позвонила ему, чтобы извиниться за то, что повела себя глупо. Но мне ответил абсолютно чужой голос, Володя разговаривал так жестко, что я выронила трубку. Было очень больно, но случись все иначе, я бы не вспоминала сейчас те месяцы счастья с улыбкой. Наши отношения не успели стать по-настоящему глубокими, и я не тащила тяжесть сожаления о разрыве всю дальнейшую жизнь. А Володя, когда мы увиделись спустя несколько лет, даже не поздоровался. Он меня не простил…

Со своим вторым мужем Борисом Галкиным я встретилась, когда он, окончив высшие режиссерские театральные курсы, появился в «Маяковке». Боря был обаятельным молодым красавцем с горящими голубыми глазами, стихами и гитарой. Гончаров предложил ему поставить в театре дипломный спектакль.

Борис подбирал актеров, когда увидел в фойе театра мой портрет, на котором я была с длинными волосами. Потом, на репетиции, не узнал меня с короткой стрижкой. Его поразило, что я спорю с Гончаровым. Боря сидел и думал: «Господи, девочка, ты же из театра вылетишь! С ним же нельзя так!» А девочка спорила, и Андрей Александрович с ней соглашался! На следующий день Галкин увидел меня на сцене в вязаном модном платье, загримированную, с новой прической. И снова не узнал. Спрашивает:

— А это кто?!

— Печерникова.

— А где девушка, что вчера репетировала?

— Да это она и есть!

Он вышел, посмотрел на портрет, вернулся и влюбился. И пригласил меня в свой спектакль, который получился замечательным. Но Гончаров не дал его выпустить. Так Боря и не получил диплома. Вот только нам было все равно, мы были влюблены. Если честно, замуж за Борю я не собиралась. Но Галкин так этого хотел, настаивал! Даже сейчас думаю, что это было ошибкой. Лучше бы все осталось просто красивым романом.

Накануне свадьбы Боря сообщил, что отмечать будем в Архангельском. Я подумала: «Интересно, на какие шиши? Наверное, в долг взял». У Бори, бездипломного и безработного, не было ничего. И вот он с другом и я с сестрой приезжаем в Архангельское, идем в парк, подходим к какому-то бревну, и тут Боря говорит: «Подождите, я сейчас!» Через несколько минут появляется, а за ним идет официант с подносами.

В общем, отметили мы свадьбу пикником на пеньке. Зато в Архангельском. Ну, решила я, свадебное путешествие уж возьму на себя. У меня все-таки какие-то деньги были. Предложила отправиться в Среднюю Азию, где за год до этого снималась в фильме «Птицы наших надежд». Каракумское море, очень романтичное место. И вот приезжаем мы на турбазу, заселяемся и скорее к морю. Подходим к берегу, а моря нет! Одна грязь вокруг. Я к директору:

— А море-то где?!

— Иришка, это же водохранилище, чтобы хлопок поливать. Сейчас воду как раз спустили.

Так что Галкин устроил нам свадьбу на пеньке, а я его свозила на море грязи. Тем не менее было весело. С третьего раза он наконец получил свой диплом, сам стал сниматься, а я к тому времени ушла из «Маяковки» в Малый театр, где проводила круглые сутки. Мы стали отдаляться друг от друга, но наш разрыв все-таки стал полной неожиданностью для меня. Просто я пригласила к нам Борину маму…

Она занимала руководящую должность в большом доме отдыха на Рижском взморье, в Юрмале. Казалось, раз я жена сына, которого она безумно любила, — она и меня по определению любит. Ну и я ее заочно любила, хотя виделись мы всего раза два. И вот однажды она звонит нам домой и жалуется: мол, как Боречка начал сниматься, все только обещает ее на съемки позвать, чтобы хоть немного вместе побыть, а сам не зовет.

Говорю ей: «Не могу к нему на съемки пригласить. Но я вот только что квартиру получила, приезжайте к нам! Правда, еще почти нет мебели, купим раскладушку». Она тут же ухватилась за это предложение. А как только появилась, сразу стала намекать, что нам надо кое-что обсудить. Я не понимала, что за тема будет у беседы, а Боря, видимо, догадывался и все время куда-то удирал из дома.

В один прекрасный момент она решила поговорить хотя бы со мной одной. И тут выяснилось, что я, оказывается, монстр, который ее сыну всю жизнь испортил. Что тот ходит разутый, раздетый: «У Бореньки даже письменного стола нет!» Когда муж вернулся домой, свекровь посадила нас вместе на диван и начала тот же самый монолог, слово в слово. Сижу и думаю: «Бог ты мой! Зачем этот спектакль?» Говорю:

— Простите, пожалуйста, можно Борю на минуту на кухню?

— Нет, ты его там сейчас обработаешь!

— За минуту не обработаю.

Вытащила его на кухню, спрашиваю: «Борь, ты меня еще любишь?» И как-то он так невнятно ответил, что я вернулась к свекрови и говорю: «Светлана Георгиевна, вот ваш сын! Целый и невредимый. Он свободен». Тут ее, конечно, понесло. Мол, на одной территории он жить со мной больше не будет, дабы одним воздухом не дышать… Правда, он еще несколько месяцев обитал в моей квартире, потом съехал. Мы долго не общались. Только после гибели его сына Влада я сама Боре набрала, и наши отношения потеплели. Теперь можем созвониться, чтобы просто узнать, как дела друг у друга.

Слышала столько версий, почему я оставила актерскую профессию, что все и не припомнить. На деле все гораздо проще: началась перестройка, все стало меняться. А театр — всегда отражение того, что происходит в стране. У нас была своя «перестройка». Умер руководитель Малого Михаил Иванович Царев, изменилась политика театра. Из него ушли три моих любимых режиссера, а спектакли с моим участием стали убирать из репертуара, остался только один «Красавец-мужчина», я играла в нем двенадцать лет.

Есть закон, которого всегда придерживаюсь, — уходить надо вовремя. Не обязательно делать это на взлете. Но как начинаешь чувствовать, что все катится вниз, — пора. Нельзя оставаться там, где все рушится, дожидаясь, пока дело дойдет до ненависти. Это касается не только профессии, но и отношений.

Я ушла из театра в начале девяностых по своему желанию, когда все у меня было хорошо. Конечно, после этого моя жизнь наполовину опустела, но это неизбежно. Я любила тот, прежний театр, ради которого жила, а сейчас он другой — интересный, но не мой. Для меня работа в Малом театре — это самые любимые двенадцать лет моей творческой жизни. За это время я сыграла в двенадцати спектаклях, бо? льшая часть которых была поставлена по классическим произведениям: «Ревнивая к себе самой», «Красавец-мужчина», «Король Лир», «Человек, который смеется»…

После ухода работала в двух антрепризах: «Любовь до гроба», с ней мы объездили всю Россию, и «Джазмен», который показывали в Америке.

Актрисой я была с раннего детства. Мы жили в коммунальной квартире в девятиметровой комнате: папа, мама, старший брат, сестра и я — самая младшая. Родилась семимесячной, поэтому была болезненной, к тому же постоянно попадала в неприятности. Например в трехлетнем возрасте чуть не сварилась в кипятке… Скакала на одной ножке, показывала прачке, которая обстирывала всех наших жильцов, как умею крутиться. Она как раз сняла с огня огромную кастрюлю с кипящим бельем и куда-то отошла, а я, продолжая крутиться, споткнулась и села в эту воду. Хорошо еще, что соседка увидела хрипящего ребенка в кипятке.

Когда мне было лет пять, мама достала приглашение на мою первую елку в Доме Союзов. В разгар действа я вдруг обнаружила, что потеряла билет, по которому давали подарок, а это же самое главное для ребенка! Я, естественно, расплакалась. Ко мне подошел один из Дедов Морозов и спросил, что случилось. Я рассказала о своем детском горе, на что тот ответил: «Ничего страшного. Смотри, там главная елка, а вот там еще и еще… Возле каждой проходят конкурсы, ты поучаствуй — и заработаешь подарки». Вот тут-то впервые и проявила свои актерские таланты: плясала, стихи читала, песни пела. После праздника все дети вышли с небольшими пакетиками, а я с огромным мешком!

В нашем доме жила актриса Руфина Нифонтова, как раз вышел фильм «Хождение по мукам», и я стала ее преданной поклонницей. Подсовывала ей под дверь цветы, рисовала открытки. Однажды она меня за этим делом застала. Слышу за спиной знакомый низкий голос:

— Ах это ты мне тут подкладываешь?! Чего же ты хочешь?

— Скажите, что нужно уметь, чтобы стать актрисой?

— Все! — Я начала спускаться по ступенькам, а она вслед: — В драмкружок ходишь?

— Нет.

— А зря!

И я в тот же день поехала в Дом пионеров, прочла стихи, и меня приняли в младшую группу драмкружка. Им руководила Екатерина Алексеевна Соколова, в прошлом ученица Мейерхольда. Сначала я играла каких-то насекомых, Бабу-ягу, колдунью… А после премьеры «Шутников» по Островскому Соколова поцеловала меня в лоб и благословила: «Это твой путь, иди в Школу-студию МХАТ».

Я была уверена: ни за что не поступлю, конкурс — двести человек на место! Решила, что отправлюсь в Театр Маяковского, где шел мой любимый спектакль «Гамлет», который я знала наизусть, потому что посмотрела его раз двадцать, и устроюсь там кем-нибудь. Можно актерам обувь подавать например. А однажды заболеет Офелия, и я обязательно ее сыграю!

Тем не менее к поступлению готовилась. Знала, что на экзамене следует появиться в платье по силуэту, на каблуках, с прической. Сестра Галя перешила на меня свое платье, мы продумали прическу, я научилась ходить на каблуках. Когда все уже было практически готово, отправилась на разведку — то есть после школы с портфелем, с бантами, в сандалиях и белых носках поехала на консультацию во МХАТ. Выглядела лет на четырнадцать.

Пришла в учебную часть, там меня встретила красивая большая женщина — Наталья Григорьевна. Я говорю:

— Здравствуйте, я бы хотела узнать про консультацию, когда можно прийти?

Она оценивающе посмотрела и спрашивает:

— А сколько нам лет? — Мне было шестнадцать, но я почему-то соврала, сказала, что семнадцать, и покраснела. Вижу, у нее искорки в глазах, ей стало смешно. Говорит: — Ну, раз мы такие взрослые, пойдемте. У нас как раз сейчас идет то, что вам нужно.

Мы куда-то отправились по коридору, она постучала в одну дверь, заглянула и говорит: «Вот вам, пожалуйста, девочка. Очень интересуется консультацией». Захожу, сажусь. А на сцене две девушки — как положено в красных платьях по силуэту, с прическами, на каблуках — читают Анну Каренину. И я поняла, что это не консультация, а экзаменационные туры. У меня от страха затряслась одна коленка, пришлось прикрыть ее портфелем. Думаю: сейчас они закончат и я убегу. Но тут главный из членов приемной комиссии — Виктор Карлович Монюков — обращается ко мне:

— А теперь вы!

Я — гном в бантах — с ужасом говорю:

— Не буду ничего читать, я пришла только на консультацию, только с вопросом!

Главный настаивает:

— Давайте обменяемся — вы нам что-нибудь почитаете, а мы вам на вопросы ответим.

Я вышла со своим портфелем. Мой экзаменатор говорит:

— Может быть, все-таки положите портфель?

— Нет! Мне так удобнее.

— Ну хорошо! Давайте стихотворение.

— Какое?

— А у вас их много? Любимое.

— Вера Инбер «Сеттер Джек»:

Собачье сердце устроено так:

Полюбило — значит, навек!

Был славный малый и не дурак

Ирландский сеттер Джек…

Наверное, я хорошо прочитала, потому что все в аудитории замолчали. Коленка моя успокоилась, я осмелела и наконец избавилась от портфеля. Экзаменатор улыбается и спрашивает:

— А прозу?

— Тоже любимую?

— Давайте любимую.

— Карел Чапек «Дашенька, или История щенячьей жизни»!

Тут уж все начали хохотать над моим «собачьим» репертуаром. В общем, меня пригласили сразу на последний тур. Вот только курс в том году набирал Александр Михайлович Карев, который обожал крупных красивых женщин. Увидев меня, воскликнул:

— Я набираю курс, а не детский сад!

А Монюков говорит:

— И слава богу, я ее на следующий год к себе возьму. Без экзаменов.

Карев сразу передумал:

— Нет уж! Пускай у меня будет.

Уже на втором курсе меня пригласили в МХАТ репетировать спектакль «Зима тревоги нашей» по роману Джона Стейнбека на роль дочери главного героя, которого играл Павел Владимирович Массальский. Это невероятное чудо, потому что там участвовали все мхатовские «старики». После учебы я должна была остаться в МХАТе, но испугалась, что застряну в амплуа травести, всю жизнь стану играть юных девочек в спектаклях «Синяя птица», «Три толстяка». К тому же я тогда просто влюбилась в спектакли режиссера «Ленкома» Эфроса и мечтала попасть к нему. И вдруг приходит заявка из «Ленкома» на студентку Печерникову.

Я так радовалась, фантазировала, что, наверное, Эфрос меня в дипломном спектакле увидел, вот и захотел пригласить. Оказалось, все намного проще. На мой дипломный спектакль пришел автор пьесы «Мой бедный Марат» Арбузов. Эта же пьеса шла у Эфроса, и главную роль играла его муза — Оля Яковлева. Так как она была талантливой, удивительной артисткой, ей были не чужды капризы. И когда Эфрос в очередной раз сидел с валидолом после ссоры с музой, Арбузов посоветовал: «Вместо того чтобы валидол принимать, надо искать замену. Я вот вчера видел постановку той же пьесы в студенческом театре, там Лику такая девочка играет! Возьми ее. Во-первых, у тебя будет второй состав. А во-вторых, Ольга перестанет выступать». И Эфрос не глядя написал заявку. Ему было все равно, что из себя представляет Печерникова.

Что ж, я была счастлива, что могу хотя бы видеть, как он работает. А однажды Эфрос меня заметил и спросил, почему не появляюсь на репетициях. Говорю: «Да я почти каждый день хожу. Просто не хочу перед носом сидеть. Наблюдаю с задних рядов за процессом». После этого мы начали репетировать «Три сестры». Ольге досталась роль Маши, мне — Ирины. Это было очень счастливое время.

Я познакомилась и подружилась с замечательными артистами. Очень любила общаться с Шурой Ширвиндтом. Это человек, который обладает уникальным даром — искрометным чувством юмора. Ему не надо ни секунды думать, чтобы выдать меткую фразу. Ты еще не договорил, а он уже парирует. Однажды мы вместе ехали с кинофестиваля в Твери на Сашиной машине. Они сидели впереди с Мишей Державиным, а я сзади. Друзья не шутили, а просто общались. Сначала я просто похохатывала, а в конце поездки у меня уже болел живот от смеха — несколько дней не могла ни вставать, ни садиться.

А потом Эфроса сняли с должности главного режиссера — в Театре Ленинского комсомола нельзя ставить только про любовь. Анатолий Васильевич был неправильным режиссером, несоветским. Его назначили очередным режиссером в Театр на Малой Бронной, он ушел туда. С собой мог взять только десять актеров. Забрал своих: Ширвиндта, Державина, Дурова, Гафта… А меня нет.

Но все было не так уж плохо. Накануне Эфрос пригласил в «Ленком» Армена Джигарханяна. Его заметила Ольга Яковлева, когда играла в Армении спектакль «104 страницы про любовь». Вернувшись в Москву, она рассказала про потрясающего артиста. Так Джигарханян оказался в Москве. За сезон Эфрос ввел мня в два спектакля — «Снимается кино…» и «Мольер», а я уже помогала вводиться Армену. Мало того что теперь играла в эфросовских спектаклях, пусть уже и без Эфроса, так еще и такой замечательный партнер достался. Мы очень подружились с Джигарханяном.

А спустя год Андрей Гончаров увидел нас в спектакле и пригласил в Театр Маяковского, где стал главным режиссером. Андрей Александрович ставил новый спектакль «Два товарища» по повести Войновича, впоследствии на него ходила вся Москва. И я была седьмой актрисой, которую он пробовал на роль. Спектакль готов, а героини все нет! Неудивительно, что труппа уже молилась, чтобы я Гончарову понравилась.

И вот репетиция на сцене. Понимаю, что совершенно не готова. Все мысли только о тексте, а это очень плохое актерское состояние. По сюжету мою героиню забирают в милицию и она доводит милиционера до белого каления. Выезжает круг, я сижу, облокотившись на стол. В зале собралась вся труппа. У меня сразу все из головы вылетело, и от ужаса как зарыдаю вслух! Милиционер от неожиданности подскочил, в зале раздался оглушительный хохот, Гончаров смеялся громче всех. Я моментально все вспомнила и дальше играла нормально. Меня полюбили в театре. Сложности и интриги начались позже, после моего возвращения из-за границы…

Когда Михаил Царев приглашал меня в Малый театр, у него было только одно опасение — что Гончаров не отпустит. Сама пошла к нему:

— Я вам говорила, что соскучилась по хорошим спектаклям. И мне сделали предложение — иду в Малый. Там дают сразу три потрясающие роли в классике. И квартиру через два года обещают.

Гончаров вскочил и начал метаться по кабинету.

— Я квартиру вам не могу дать, и «Короля Лира» у меня тоже нет! Но у нас вот прямо сейчас Чехов будет ставиться. Вы назначены, но не дождались! Ладно, что ж. Я вас отпускаю, — а потом, когда немного остыл, говорит: — Только не идите сразу в штат, подписывайте контракт. Там такая труппа, что наши артисты вам ангелами покажутся. Возможно, сами сбежите.

Что правда, то правда. Еще на первой встрече Царев предупредил:

— Вы знаете, что у нас традиции императорского театра?

— А что это такое?

— Вас будут два года есть. А вы, по-моему, съедобная.

— Михаил Иванович, я знаю, как себе помочь.

— Интересно — как?

— Я вам всегда буду говорить только правду, что бы со мной ни случилось. И вы тоже мне только правду, не жалея и не делая поблажек. Тогда мне не страшно.

— Договорились, вы умница!

Замечала, что кто-то со мной не здоровается, кто-то смотрит с ненавистью. Но я не обращала внимания. Конечно, изначально хотела со всеми дружить. Но кому это надо, если пришла новая актриса и забрала сразу три роли?! Стоило ли обижаться и тем более страдать по этому поводу?!

Однажды у меня выдался свободный вечер, играл второй состав. И я согласилась провести встречу со зрителями. Возвращаюсь домой, а мне говорят: «Немедленно звони в театр! Ты срываешь спектакль». Ничего не могу понять: в два часа уходила с репетиции — никто не сказал ни слова. Оказалось, меня подставила артистка, которая должна была играть в этот день. Она услышала, что я еду за город, позвонила и сказала, что у нее температура сорок. Из-за того, что меня не смогли найти, спектакль пришлось отменить. Несправедливо, но что поделать.

Похожая ситуация случилась еще в «Ленкоме». У нас в «Мольере» было два состава. В одном я играла с Джигарханяном, а в другом Светлана Савелова в паре с не очень хорошим артистом, нашим парторгом. Конечно, ей тоже хотелось играть с Арменом, она же была талантливой девочкой.

Однажды Светлана пошла на хитрость и якобы сильно заболела, чтобы поменять очередь. Таким образом я попадала в пару с этим парторгом, а она — с Джигарханяном. В панике звоню подруге Тане Назаровой, говорю:

— Что делать? Чем заболеть?

А она:

— Ирка, только аппендицит. Вызывай скорую. Когда на живот нажимают — тебе не больно, а когда отпустят — вопи.

Вызвала скорую, устроила трагедию, и меня забрали в Первую градскую. До операции дело не дошло, хотя в больнице провалялась долго. Но главное — сражение выиграла!

История про мои якобы проблемы с алкоголем началась в Малом театре сразу же, как только там появилась. Я не спала с режиссерами, не кутила ночи напролет, а любителям интриг придумать что-то надо было. Помню, мы смеялись над этими сплетнями с режиссером Андреем Андреевым, и он спросил: «В курсе, что ты не только алкоголичка, но еще и наркоманка?!» Оказалось, что этот слух запустила актриса «Маяковки», имя которой называть не хочется.

Вскоре после моего возвращения из Швеции коллектив отмечал какое-то событие, а я об этом забыла и ушла домой. Та актриса отправилась за мной в гримерку, где меня, естественно, уже не было. И вернулась вся в слезах, она вообще «водопроводная» артистка, любит поплакать. Идет буквально держась за стенку, страдает: «Такая талантливая! Такая молодая! Зашла я в гримерку, а она там со шприцем сидит». Говорят, скорую пришлось вызывать, чтобы привести ее в чувство после пережитого «ужаса». Конечно, те, кто хорошо ее знал, не поверили. Но кто-то купился.

Что же было на самом деле… У каждого человека случаются моменты, когда все вокруг плохо или таковым кажется. Я переживала такое состояние в середине восьмидесятых. Алкоголь стал одним из способов защититься. Когда поняла, что это не панацея, бросила пить. Сама! И открыто поехала в клинику Довженко, чтобы прекратить любые спекуляции на этой теме. Но стало только хуже. По Москве как снежный ком покатился слух, что Печерникова запила.

В клинике Довженко произошла главная встреча в моей жизни — с Сашей Соловьевым. Встретились и сразу все поняли про нас. Мы были вместе около месяца. А потом я попросила Сашу вернуться в семью, где рос маленький сын. Понимала, что на чужом несчастье счастья не построишь. Следующие восемь лет я жила только театром, пока однажды снова не позвонил Соловьев. Мы встретились и больше уже не расставались. Поженились и обвенчались. Но отмерено нам было совсем мало — три года…

Двадцать четвертого декабря 1999-го мы вместе должны были пойти на премьеру в «Русский дом». Но я была занята, Саша пошел один. На следующий день он не вернулся. Ночь нет, день нет, ночь, день… Не появился он и на Новый год. Я обзвонила и обошла все морги и больницы — безрезультатно.

Только через месяц позвонили из милиции: «Не могли бы вы приехать в «Склиф» на опознание?» В заключении о смерти написано: «Травма, несовместимая с жизнью, нанесена в затылочную часть округлым продолговатым предметом…» Саша никогда не ладил с милицией, и я догадываюсь, что это был за предмет… Три года назад позвонил человек и рассказал то, чему был свидетелем. Он заходил в отделение, но задержался, докуривая сигарету. Потом вошел в здание и увидел мужчину, лежащего на полу без сознания, с разбитой головой. Узнал в нем артиста Александра Соловьева. Возможно, появись этот человек на две минуты раньше, трагедии не случилось бы…

По заключению судебно-медицинской экспертизы в его крови была обнаружена минимальная доза алкоголя. В вечер своего исчезновения Саша был на премьере спектакля, и ему не понравилось то, что происходило на сцене. На банкете высказался о постановке очень резко. После первого тоста он ушел. Саша не мог быть пьян. Судя по всему, он вступил в конфликт с милицией.

Как жила первый год без Саши, не помню. В день его похорон умер мой папа, после чего я попала в клинику неврозов. Только начала восстанавливаться — и тут увидела интервью Людмилы Гниловой, бывшей жены Соловьева. Если ее послушать, мы все три года с мужем лишь пили и лечились. Там еще много гадостей было про нас сказано.

Если истории, которые обо мне придумывают, — правда, значит я, как кошка, прожила девять жизней. Все это ложь! Я согласилась выйти замуж только с условием, что Саша бросит пить. В такие моменты он становился неуправляемым и взрывным. Мог, например, выпить и улететь в другой город. И мне не хотелось жить в страхе. Пока мы были женаты, он сорвался лишь однажды, после того как ему в четвертый раз отказали в деньгах на съемки фильма «Фальшивомонетчик». Я пообещала, что если он продолжит пить — уйду. Справился.

Не так давно один телеведущий, к которому я относилась очень хорошо, решил посвятить мне выпуск своей программы. Мы договорились о формате «один на один». К концу записи вижу — он начинает суетиться, опускает глаза и вдруг произносит: «Вот мы много говорим о Саше Соловьеве, а ведь у него до встречи с Ириной была семья. У нас в гостях Людмила Гнилова!»

Я не была с ней знакома и не собиралась видеться, слишком много дурного говорил про меня этот человек. Начала подниматься, хотелось встать и уйти. Но в зале сидела моя подруга Тамара Семина, которая показала жестом, чтобы я оставалась на месте. Она оказалась права. Если бы я повиновалась первому порыву, разговор повернулся бы иначе — против меня. Когда ведущий предложил нам помириться, я сказала: «А мы и не ссорились». Я первый раз ее видела, даже сама предложила познакомиться.

К счастью, я не одинока. Со мной живет моя близкая подруга Нина. Мы встретились в конце семидесятых, она была театралкой, ходила на все спектакли. Начали общаться и сдружились. Если в моей жизни происходили неприятности, Нина всегда оказывалась рядом и поддерживала. После смерти Саши, когда я была совсем разбита и попала в больницу, она переехала ко мне. Я считаю ее сестрой.

Рядом много близких людей — и тех, с кем я уже давно вместе, и тех, с кем познакомилась совсем недавно. Говорят, люди с возрастом теряют друзей, но у меня другой случай. Например с Тамарой Семиной мы начали общаться всего несколько лет назад, я ее очень люблю и дорожу ею. Она мудрый человек, чувствует меня. Не посоветовавшись с ней, не принимаю никаких важных решений. Со студенческих лет мы очень близки с Таней Назаровой и Ниной Поповой, которая была свидетельницей на нашей свадьбе с Збигневом.

После Сашиной гибели я очень долго отгораживалась от всех, была некоммуникабельной, неконтактной. Когда в 2012 году случилась беда — обнаружили рак горла, позвонила Попова. По моему голосу поняла, что произошло что-то страшное. Узнав о болезни, она встряхнула меня. Я в тот момент была напугана, раздавлена. Такая реакция бывает у всех, кто слышит страшный приговор. Нина водила меня по врачам, устроила в институт Герцена. Конечно, если бы не поддержка друзей и родных, я бы не выкарабкалась.

У меня есть старший брат Володя, в прошлом году отметили его восьмидесятипятилетний юбилей. Рядом и сестра Галя, она доктор наук, автор книг и статей по астрофизике, ей восемьдесят лет, но она до сих пор очень востребована, преподает. Мы всегда на связи и очень дружны.

В жизни много радостного. С большим удовольствием вспоминаю свое участие в телепроекте «Формула красоты». Все поменялось после него. А ведь я долго отказывалась — целое лето каждый день звонил и уговаривал милый редактор Алексей. В конце концов он приехал поздравить меня с днем рождения, и не один, а с продюсером проекта Татьяной Фониной.

Таня оказалась очаровательной женщиной. Сказала: «Ирина, мало того что вы моя любимая актриса, вы еще нам действительно очень нужны. Несколько человек будут вместе жить три месяца. Вначале у всех эйфория — бесплатная операция, кто-то похудеет, гимнастика, диета… Но потом неизбежно начнутся срывы, нам придется людей из проекта убирать. Я, находясь по ту сторону, не в силах им помочь. А вы в свои шестьдесят лет, с вашим опытом, сможете поддержать любого».

Я объяснила, что не могу спать вне дома. Она заверила, что меня будут отвозить домой каждый вечер, а утром привозить. Ну как не купиться на такие условия? Согласилась. И правильно сделала. До этого с трудом выносила малознакомых людей, а тут научилась по-новому общаться и уж двух человек точно спасла от вылета. Меня все любили. Было все равно, вернут мне молодость или нет, но после «Формулы красоты» я действительно расцвела. Стали часто приглашать на разные проекты, начала выходить из дома.

Жалею ли сейчас о чем-нибудь? О том, что мы с Сашей потеряли восемь лет жизни? О том, что у меня нет детей? Нет. Еще в молодости поняла, что бессмысленно страдать по поводу того, что было или чего не было, завидовать, ревновать. Это пустая трата времени. Ничего нельзя изменить, ситуацию можно только принять.

Я привыкла отвечать за свои поступки. В начале нулевых меня звали играть в антрепризных спектаклях, но увидев работы агентства, от которого получила приглашение, отказалась: не понравилось. Время от времени присылают сценарии сериалов и фильмов. Только сейчас появился проект, который меня по-настоящему взволновал. Уже в мае начинаются съемки на Алтае, надеюсь, все получится.

Навсегда запомнила простую истину: искусство должно поднимать над проблемами и дарить надежду. Так всегда и играла на сцене и в кино — чтобы каждый человек покидал зал с чувством, что у него на душе стало лучше и светлее.