Кстати о муравьях…
…В стеклянной банке было скользко, мокро и гадко. Лоснящееся дно не приносило покоя, а прозрачные стенки звали на волю. Сломанная лапка саднила, и хотелось плакать. Но муравьи не умеют выделять слёзы из своих тридцати трех глаз. Ну не то чтобы из тридцати и трех. А даже и с одного. Маленький чёрный муравей сломался спинкой и напоминал путника в придорожной полосе. Ну, на тебе- дехканин на пути с поля домой. Утомившийся, с запекшимися жаждой губами. Он валялся в — как казалось ему — жутко бездонной пещере — в полу оцепенении и полуобмороке. Кое-какие мысли посещают любую голову -коли она ещё на плечах. Павлов называет это рефлексами. Кант Иммануил — законами прагматизма. Дарвин — мироощущениями. Что-то типа того. Не будем вдаваться в глубины науки и мудрить. Муравьишка умирал. А смерть — она если уж наступит на горло, да задумает провести свою косьбу — она вызывает одинаковые эти все рефлексы, мысли и мироощущения. И сигнал SOS посылал микроскопический друг царю небесному. Он хотел жить. Просто потому что уже родился. Потому -что не успел сделать свои муравейные дела. Черноглазая шалунья с щекотливыми щеточками усов — не давала бедному сердечку впасть в полную прострацию. Он голосил, что есть мочи. SOS!!! SOS!!! SOS!!!
Если голосить — всегда ответят. Звёзды мерцали своим обычным дежурным пульсом. Желтые, карлики и красные. Их много. И только с одной — с кольцами по экватору — слетела пылинка. Она стремительно вращалась и летела на SOS. Закругленные крылья и вытянутые по оси куполообразные детали придавали ей общий вид некой круглой раздутой жабы. Космическая пыль и редкие метеориты расступались и продолжали свой танец.
Мы слышим то, что слышим. И видим то, что видим. Знаем — что вершина всему — это мы. В спешке топчем каких то ползающих и падших. Не оборачиваемся на зов, НЕ ВЗДРАГИВАЕМ ПРИ ВЗРЫВЕ ЧУЖИХ НЕРВОВ. Мы привыкли так жить. Ничем не удивишь. Не разжалобишь. Не сломишь.
А на планете — где считают воду молекулами, где рады любому вновь родившемуся — и любой SOS — это сигнал к действию. Мгновенно срабатывают рефлекторы, они без устали крутятся и ловят все — что бы не происходило во вселенной. Они — щупальца лаборатории — торчат на поверхности планеты. Никто — ни наши, ни американские ученые, — ни одна из ведущих стран в мире -не заметят, не найдут, не возмутят ни одного кратера, — ни одного озера. Они не проникнут вглубь. Потому что это не планета. Это огромный корабль — научно — исследовательский пункт вселенной. А поверхность его — все эти кратеры -иллюминаторы, псевдо — озера — это космическая влага и пыль — это внешняя оболочка. Плащ корабля. Кольцо, опоясывающее корабль — это гравитационный разгон — для запуска мелких летрациклоидов. На случаи, предусмотренные создателем — светящиеся в любом диапазоне и в отсеке. Летрациклоид стартовал. Он летел, и сигнал тревоги вел его, как ведет нас многое по жизни, -о чем мы и не подозреваем. Давно уж преодолевают пространство со скоростью — выше скорости света. Давно отслеживают и ценят весь живой материал, попавший в поле локаторов. Щелчок — и плазменный эвакуатор, обхватив нашего героя, — затягивает его внутрь, и через полчаса в непомерной по размерам лаборатории над ним наклонятся внимательные глаза, — они будут изучать, сравнивать, вживлять и вдыхать вторую жизнь в это беспомощное ныне существо.
Ты видел, что там -за черной дырой. Ты знаешь, как устроен мир? Ты пробовал об этом думать? Нет? Ты знаешь об этом из учебников. Тебя удручает некое несовершенство. И мира и свое. Ты думаешь — вот, почему я не родился в богатой стране, не был падишахом. Не имел тысячи акров земли и не раскатывал на яхте по бирюзовому морю. Почему ты родился здесь то и так то. Почему твоя жизнь сложилась эдак? Так оно и нужно все. Так и надо было, чтобы твой сын запускал солнце ранним утром. Чтобы оно катилось к тебе, — а ты обжигался, — дрожал душой — делился с дочкой и катил его дальше — к подружке. А она — к свои детям и они потом — на запад.
Мир хорош уже тем, что он есть. И любой человек в нем — вплетен гармонично.
И так мы про муравья. Глаза смотрели и переворачивали его. Он был такой маленький и смявшиеся черные усики уж не торчали вперед. Они падали набок и вниз -будто перерезали третью часть головы. ADOLFE! — протяжно и нежно пропела одна склоненная голова. На нашем это прозвучало бы — АДОЛЬФ. Так и назвали его. Эта лаборатория Вселенной она знает что делать. Но как любой ученый — в поисках и копаниях — она может ошибаться и вымащивать дорогу в свой великий АД все теми же благими намерениями. Адольфик пошевелился. И чувство голода озвучилось и засияло над его желудочком синими беспокойными нитями. Ему дали возможность общаться посредством таких нитей — разного цвета — делающими очевидными его желания и чувства. Посланное поле — порция энергии и успокоительного — свалили Адольфика и он замер. Жужжали зуммеры, пощелкивали на экранах анализаторы. Радары приносили информацию — корабль — лаборатория жил своей жизнью.
Вода она есть всегда -и живая и мертвая. Хлебнуть дали и того и другого. Добавили хромосомы роста. Их хранили в специальном сжиженном агринии. А брали их из тела погибшей в космосе собаки. Их одно время немало разбилось о метеоритные потоки, — помнишь — Союз посылал их несметно. Рассказали только о выживших — Белке-Стрелке.
Ты, верно, утомился читать? Продолжу-ка я про муравейку завтра. Пока!