Лине Черязовой, олимпийской чемпионке-94 по фристайлу, сегодня практически не на что жить. Когда-то она получила тяжелейшую травму головы на тренировке, месяц провела в коме. Очнулась, выжила, затем снова выступала. А теперь вынуждена бороться не только с недугами, но и с нищетой. Президентскую стипендию, которая очень бы помогла, получить не может. Нет у нее для этого удостоверения заслуженного мастера спорта.

— Мы, Россия, — правопреемники СССР, — говорит легендарный борец Александр Карелин. — Лина живет в России, она не виновата в том, что произошло 15 лет назад. Золотая олимпийская медаль Черязовой хранится в Музее спорта в Москве. У меня есть устные договоренности с руководителями Росспорта и ОКР о том, что они постараются помочь спортсменке. Сегодня необходимо дать Лине элементарную возможность просто достойно жить…

Лина Черязова говорит много и сбивчиво. Вопросы задавать трудно. Потому что на самом деле уже просто преследует только один: неужели вокруг все слепые, за что?

Беспомощный вопрос. Как сама Лина сегодня.

Кто и за что убивает ее второй раз в жизни? Первый был тогда — во внезапном и безжалостном состоянии комы. Второй — сейчас. Когда ее — добрую, бесхитростную, работящую — бездумно лишают профессии, без которой Лина уже не Лина. Заставляя не верить в людей. Оставляя в нищете, потому что звездный час олимпийской победы выбрал неподходящее время — развал Союза. Одна нога здесь, другая — где-то.

Кто и за что — невозможно понять. Можно только вдруг осознать, когда именно жизнь развернула судьбу чемпионки в обратную сторону.

— Я была с Черязовой на той Олимпиаде, которую она выиграла, — рассказывает Светлана Журова, участница Олимпийских игр-94. — Когда умерла ее мама, за две недели до Игр, вся команда, кроме Лины, была в Ташкенте. Конечно, они знали, что случилось, — помогали с похоронами, но всем было запрещено рассказывать об этом Черязовой. Начальники объясняли, что фристайл — очень опасный вид спорта, если ей сейчас сообщить, то может быть травма или вообще отказ от Олимпиады. Девочка, которая жила с Линой в одной комнате, тоже молчала. А за день до финала Лина вдруг в автобусе говорит ей: «Ты представляешь, мне сегодня сон приснился, что умерла мама. А я выиграла золотую медаль, держу ее в руках и кричу: зачем она мне теперь нужна?». Ее подруга, слыша это, просто онемела: «Сижу, слезы на глазах, это невозможно: я знаю про маму, Лина ничего не знает и говорит мне такие вещи». А через день Черязова выигрывает «золото» Игр и швыряет медаль и своему тренеру кричит: «Зачем она мне теперь нужна?». Кричит те слова, которые она сказала за день во сне…

Наверное, она прокляла в тот день триумфальную победу. А получилось — написала сценарий будущей жизни. В боли потери, захватившей душу, отреклась от прошлого и словно перечеркнула будущее. Через несколько месяцев перелом основания черепа на тренировке погрузил ее в кому. Но и это не стало самым страшным событием в жизни чемпионки…

— Лина, вы их простили — людей, что скрыли смерть мамы?

— Когда я после награждения вернулась в олимпийскую деревню, они, эти мои узбекские начальники, говорят: зайди к нам. И сказали, что моя мама умерла, передали папино письмо. Вся узбекская команда приехала из Ташкента, представляете, они все знали! А я же до Олимпиады по Кубкам мира ездила и почему-то никак не могла дозвониться домой. А мама очень сильно болела — лекарств не было…

— Она умерла от болезни, которая долго тянулась?

— На заводе мама работала, ей ногу в станок замотало. Организм надорвался. У нее был сахарный диабет, нужны были лекарства, а когда сплошной дефицит — где ж их взять? А при сахарном диабете прожить без лекарств невозможно. Ну, вот мне такое сообщили. В Ташкент звоню, опять нет связи. Дозвонилась до Новосибирска теткам — маминым сестрам, а мне говорят: мы ее уже похоронили. И я себе клятву дала: что эту медаль отдам — не знала, правда, в тот момент, кому. То есть я в таком состоянии была… думала: моя мама воскреснет. Ведь моя медаль — это ее жизнь, это для нее. Вот так вот.
* * *

— Сегодня эта золотая медаль в Москве, но в 94-м году не было никакого музея спортивной славы…

— Я не думала ни о чем, не планировала наверняка. Хотела… ну не знаю… Представляла, что просто приеду, передам, отдам, подарю… Кому? Людям. Ну, а потом травма была.

— В том же году, летом…

— Да, на водном трамплине в Америке, в Лейк-Плэсиде. Я не осознавала, что произошло. Очнулась, думала, запросто восстановлюсь. И о следующей Олимпиаде начала думать все больше — опять хочу выиграть и привезти медаль. Вторую золотую. Или — уж как получится. Союз развалился, я выступала просто за спорт. Мне надо было соревноваться. Ну, потом другая Олимпиада… я ведь там очень хорошо выступила.

— Какое место вы заняли в Нагано-98?

— Я так хорошо ни разу за четыре года после травмы не прыгала. Немножко мне не хватило, 13-е место… Хотя, возможно, судьи даже специально меня попридержали. Мне кажется, они знали, что в финале я бы рисковала.

— То есть не пустили, чтобы не было вновь страшной травмы?

— Думаю, да. Судьи видели, что я готовлюсь выступать с тройным прыжком — очень сложной программой. Кажется, мне не хватило совсем чуть-чуть, 0,5 балла, чтобы попасть в восьмерку финалисток. Если бы я в финал попала, то я бы обязательно рисковала.

— А вы не хотели выступать за Россию?

— Я не просила об этом. Вот так — по течению, по инерции плыла. Выступала и выступала. А потом российское гражданство надо было принимать. Мне от России никто и не предлагал — переехать и выступать за родную в общем-то страну. И мне словно все равно было. И еще — я не хотела тренера подводить, Дмитрия Кавунова.

— Большой спорт с Играми в Нагано все же закончился, а вам всего 30 лет. Кто-то был в вас заинтересован?

— В Ташкент в 1998 году приехал тогдашний президент МОКа Самаранч на открытие Музея олимпийской славы. Я ночью в Ташкент вернулась, успевала к утренней церемонии. И мне сам президент Узбекистана Ислам Каримов вручил удостоверение «Гордость Узбекистана».

— Это аналог Героя России?

— Возможно, да. Затем была встреча в небольшом кругу. Но — официальная. И чуть ли не на следующий день меня Национальный банк Узбекистана назначил заместителем директора по спорту. И сразу сказали — езжай в горы. Оказалось, что банк выкупил в горах большую территорию и построил базу отдыха. Пообещали и еще большую перспективу — в Ташкенте банк начал реконструкцию стадиона «Старт» в центре. И вроде как не только о моем месте работы позаботились: «Вот, говорят, тебе в горах коттедж дадут, выбирай, какой хочешь». Да мне все равно было, какой.

— Вы совсем неприхотливы в жизни?

— Для меня важно было работать.
* * *

— На работу в банк официально были приняты или на словах?

— Трудовая книжка у меня там была. В мои обязанности входило подбирать тренеров, виды спорта выбирать, инвентарь необходимый заказать. Я эту работу честно сделала, вдруг мне говорят: «Все, сейчас нет работы, потому что строительство на стадионе идет». И предложили поехать на горную базу — работать с банковскими сотрудниками, которые там отдыхают. Общефизическую подготовку проводить, в походы водить. Там, мол, будешь жить, питаться, и все такое. Я приехала. А мне даже ворота не открыли.

— Может, не предупреждены были, что вы приедете?

— Там охрана, по номерам машин смотрят. И говорят: «А для тебя места нет!». Смотрю: пузатые ходят, ну, богатые… И коттеджи очень хорошие. Мне так обидно стало. Только что была на встрече с президентом страны, и при нем председатель Национального банка за руку меня держал, говорил, что вот она у нас сейчас работать будет, все хорошо будет. И мне как-то обидно стало, больно. А поплакаться некому. Я вниз спустилась, как начала реветь… Думаю: что делать-то? Ну домой поеду. Но мне перед папой было очень стыдно. Я же ему рассказала, что мне коттедж обещали, что я там буду жить так красиво, он загордился мной.

— И вы ему ничего не сказали?

— Ничего. В общем, поревела, потом опять наверх поднялась, нашла знакомых, русских, на соседней базе. Они говорят: пойдем к нам, отдохнешь, будешь жить у нас. А к ним гости как раз приехали. И мне не хотелось их смущать. Короче, жила я на их территории, ела вместе с ними, а спала в машине. Спать в машине мне даже понравилось — вроде как на природе. Работать ходила туда, на территорию базы Национального банка. По два раза в день — ну, примерно километр идти. И мне по душе было с людьми работать. Периодически ездила за продуктами с гор в Ташкент. Готовить-то надо? На территории Национального банка Узбекистана, где я работала, меня же не кормили. А папе так ничего и не говорила. Потом на базу приехал председатель банка. Я с ним столкнулась, он и говорит: я занят, у меня гости-иностранцы, ничего поделать не могу, потом, дескать, разберемся. А я в него просто влюблена была. И хотела вручить ему подарочную олимпийскую медаль, какую всем участникам Олимпиад дарят.

— За что? Он же вас просто использовал…

— В знак благодарности — потому что все равно надеялась на лучшее. Поехала в Ташкент сделать на медали надпись. Домой возвращаюсь… а у меня как раз дом рядом со стадионом — тем, бывшим «Стартом», — и вдруг дорогу перекрыли, милиция никого не пропускает. Я говорю: «Да я живу здесь, мне проехать надо». Ногу еще подвернула в горах, ходить тяжело было. Оказалось, что как раз открытие стадиона идет. Я спрашиваю: «А такой-то там, председатель банка?». Милиционер глянул в списки: «Да, есть такой». Я говорю: «Пропустите меня, я работник банка». — «Твоей фамилии нет в списках». Я сижу в машине, и что-то на меня такое напало… Думаю: «Ничего себе, работаю в банке, и на открытии стадиона мне обещали, что я буду обязательно! И я должна там быть, тем более что там председатель, и мне очень повезло! Сейчас поеду и все подробно расскажу, медаль подарю. Потому что — когда я его еще найду? К нему же записываться надо!» И поехала… Что дальше было — просто ужас!

— Вы прямо через милицейские посты поехали?

— Я хотела немного объехать, но сначала одна машина милицейская появилась, потом — другая, народу — море, а ко мне уже с автоматами подбегают. И как начали уже прямо в машине бить! Медаль, которая на коленях лежала, упала. Люди стоят, никто ничего не может сделать и ничего не понимают. Руки мне вывернули — вывих руки потом был, по голове начали бить. Позже в диспансере справку выдали — сотрясение мозга. Машину за километр оттащили, в милицию привезли, в камеру бросили.

— У вас же были с собой документы, водительские права, в конце концов…

— Их посмотрели. Но там столько народу было… Оказалось же, что сам президент Узбекистана стадион открывает. Я-то думала — президент банка. Иначе бы и не ломилась. А в камере… Рука болит. Я спортсменка и знаю, что холод нужен, прошу: «дайте мне под воду руку подставить». Завели в вонючий туалет, а там дядьки какие-то с золотыми зубами: «А-а, проститутка, попалась!». Я с этой медалью, как дура, стою, с этой водой… Наверное, как раз в это время президент Узбекистана открывал стадион. Когда вечером показывали по телевизору открытие, он говорил обо мне, о том, что здесь будут заниматься такие же, как Лина Черязова, будущие олимпийские чемпионы, которые будут с нее брать пример.

— Вы это уже видели сами?

— Да, полдня со мной разбирались, повезли на экспертизу — пьяная или не пьяная. Мурыжили долго, но потом все-таки отпустили. Тренеру звоню, а он говорит: «Тебе крупно повезло, хорошо, что не в больнице с чем-нибудь пробитым лежишь. А то бы устроили тебе пышные похороны». Я папе и тогда ничего не сказала, мне совсем уже стыдно было. Достала кое-как билет до Новосибирска, тогда дефицит был страшный с авиабилетами, и уехала к родственникам. За защитой какой-то…

— Это сколько лет назад уже было?

— Это был 1999 год. Я и раньше хотела переехать, еще в 1994 году. Но окончательно мое решение созрело тогда, после этих событий. К родственникам приехала: хочу жить в Новосибирске. А сама все думала: как папе-то сказать? Но он сам узнал — по багажным биркам, которые я не оторвала. Пришлось ему все рассказать. Он через несколько месяцев в Новосибирск приехал, квартиру купил.

— Переезд оправдал ожидания?

— Дело даже не в ожиданиях. Из Ташкента я просто хотела уехать, и уехать на родину. Мама моя из Новосибирска, здесь родилась и выросла. А в Ташкенте мне больше никого видеть не хотелось. Больно было, обидно. В Новосибирске же не только родственники были… Я когда в банке работала, работала еще и в реабилитационном центре — по сколиозу, хондрозу и ДЦП. То есть вестибулярным аппаратом занималась — то, что у меня после комы было нарушено. Американский доктор порекомендовал в свое время мне на мячах заниматься. Тогда в России это только начиналось, а в Ташкенте не было вообще такой методики. И я в Америке понакупала этих мячей на свои деньги — штук 50 разных, в двух сумках привезла, сдутые. Методика понравилась, и результаты были хорошие. И как-то в центр заходит человек: «Вы спину лечите? У меня, дескать, борец. У него спина болит». А по радио передавали, что в Ташкент Карелин приезжает. Начинаю выяснять, и мне знакомые шепнули, что он через такое-то время будет в Музее олимпийской славы. Я сажусь в машину. Приезжаю, подхожу к нему, даю визитку, а на обратной стороне пишу: «Меня с олимпийской медалью избили возле стадиона». И оставляю свой номер телефона. Мы встретились с Карелиным через день. «Александр Александрович, я хочу переехать в Новосибирск. Не можете ли вы мне на начальном этапе помочь?» Он сразу сказал: приезжай. Помогу, чем смогу.
* * *

— Чем вы начали заниматься в Новосибирске?

— Меня познакомили с большим начальником, тот еще с одним — он был президентом горнолыжного клуба. И очень полюбил фристайл — по телевизору. У него был земельный участок, там построили профиль для акробатики. Любители горных лыж все «повернутые», а специалистов не хватает. Через пару месяцев мы открыли негосударственную горнолыжную школу, я была директором, ребятишек тренировала. Но пришла новая волна увлечений — сноуборд, и президент запустил его к нам. Сейчас не знаю, как это выглядит, а раньше было так: они с сигаретами там, с пивом катались, очень наглые. Построили себе домик, земельные работы провели. А вскоре какие-то богатые люди задекларировали эту землю. И меня с командой ребятишек на эту территорию просто не пускали. Хотя пацанчик мой один даже впервые от Новосибирска принимал участие в чемпионате России. Но 1 сентября человек 25 пришли в зал, с родителями — я второй или третий год там уже работала, — и вдруг скандал дикий начинается: кого ты сюда привела, тебе места нет, мы здесь гимнастику будем развивать! Проблема в том, что тогда было два, а сейчас всего три зала на весь Новосибирск, где можно гимнастикой для фристайла заниматься. Но дети-то как же? А письмо от Тягачева, чтобы здесь было открыто отделение фристайла? Мне сказали: так и быть, давай, ты будешь ветеранов тренировать. Какие тут ветераны? Я написала заявление по собственному желанию. Это было три года назад. И как-то до сих пор болтаюсь.

— Вы отказались от фристайла навсегда?

— Я хочу развивать фристайл. Но осознаю, что у меня, кажется, просто не хватит на это времени. Мне уже скоро 40 (1 ноября Лине исполняется 38 лет). И чтобы подготовить чемпиона, меня уже просто физически не хватит. Раньше была цель, идея, а сейчас… как будто иду в никуда. Правда, веду физкультуру в детском садике. Получаю полторы тысячи рублей в месяц.

— Но вы же гражданка России, можете получать и президентскую стипендию — 15 тысяч рублей?

— Нет. Для этого мне не хватает документов. Нужно два удостоверения иметь: мастера спорта международного класса СССР или России — оно у меня есть, и заслуженного мастера спорта СССР или России — а я ЗМС Узбекистана. Вот так вышло.

— Вам бы эта стипендия помогла? Ее бы хватило на жизнь, лечение?

— Да конечно, что вы! Но не подумайте — я не жалуюсь. Очень благодарна и Узбекистану, и России. И медаль выиграла, и в музей ее отдала, как мечтала. Только вне спорта как-то… Не умею я так жить. Я могла бы передать свой тренерский опыт, честь, совесть, гордость свою спортивную, наработанные профессиональные навыки. Я просила, чтобы мне отдавали гимнастов — отработанный материал. Ну хоть что-то…

— У вас силы остались?

— Я выдохлась как-то. И все чаще кажется, что ничего уже не хочу.

Ирина СТЕПАНЦЕВА