Мне было 19. Осень, грипп гулял по городу и я с десятинедельной беременностью улеглась в больцу с «осложнениями» после гриппа.
-Беременная?- нахмурилась молоденькая врач, — Завтра дадим тебе направление, пойдешь в соседнее здание, сделаешь аборт, ты ведь гриппом болела, все равно урод будет.
Вечером пришел муж. Он не сказал твердое"Нет!", он сказал:"Раз надо, значит…" Всю ночь я плакала, боясь наступления утра. А утром на обход пришла другая врач, зав. отделением:
— Ну что же ты ревешь-то? Ну и мамашки пошли! Мало ли кто и что сказал! И тебя вылечим и ребенка родим!
Оттуда я не уходила, я почти бежала. Мне хотелось спрятать мое сокровище- мой живот, которое могут захотеть отнять. Теперь, глядя на сына, я вспоминаю те дни. Ведь это ЕГО жизнь висела тогда на волоске. Его, моего родного сыночка, именно моего десятилетнего мальчика, вредного, получающего тройки по математике, спорящего с бабушкой, выклянчивающего деньги на пепси-колу. Который не знает, кем ему стать — музыкантом или спецназовцем. Это о ЕГО ЖИЗНИ шла тогда речь! А вовсе не о бессмысленном бытии эмбриона. Если бы этот эмбрион тогда уничтожили — кто бы сейчас пересказывал мне фильм и жаловался на несправедливость «англичанки»? Да, возможно это был бы кто-то. Только младше, с другим характером. Иной внешностью. Иной душой. Другой ребенок. А этот умер бы. Он был бы убит. Мой сын, каждый чих которого, заставляет меня вдрагивать и хвататься за градусник.