ДЖЕК
Где-то идет дождь. Взбухла река Лена и смыла по берегам дачи и жилища. Африканцы вымерзают в связи с необыкновенным похолоданием. В Германии необыкновенное наводнение. Что бы ни происходило на свете — в городе на пятьдесят второй параллели — обыкновенно все — тепло и тихо. Каждое утро — будь то на дворе лето ли, зима ли, а то и весна с осенью — неизменно встает солнце. Карабкается по верхушкам елей, просматривает через сетку листвы в окна — все ли встали. Смущенно отражается в полированных боках лимузинов, лижет скамьи, хватает за хвост ничейного пса и расплывается довольной улыбкой по усам кота, который успешно ретировался от наглой вороны в щель между домами.
Гремит бидон и громкое — «мо — ло — ко…» плещется по этажам, бьется в двери и заставляет глубже зарываться в сон. Это уже вторая побудка. Первая — мулла. 5:20.
На дворе двадцать первый век — и служители культа не отстают. В недрах их одежды успешно звучит Нокиа, бойко идет торговля религиозными книжками и календарями со специальной тематикой. Жизнь внесла свои коррективы.
И мулла в ногу со временем.
Его «Алп…ла — ахбар» звучит громко и протяжно из четырех мощных динамиков минарета, вытягивая из-за горизонта любопытное солнце.
В соседнем дворе метет хвостом пыль огромный пес. Это пастушья собака. Ему много лет. Столько что даже не помнят хозяева. Он был всегда. На точке. Гонял коров, сражался с волками, не отставал от табунов и был верным помощником и тружеником. Башка его огромна и надбровные шишки — говорят это показатель ума — выпирают круглыми полушариями и шевелятся при всяком его размышлении. Любимое его дело — полежать с косточкой после трапезы в высокой траве ничейной территории. Его переселили в город — на пенсию.
Рашид привез его от дедушки — с джайлау — после летних каникул. Пса звали Джек. Шерсть у него была короткой, коричневой и пересыпалась седыми шерстинками. Левое ухо, порванное волком в отчаянной драке, развевалось на огромной голове как малый флаг. Он был похож на небольшого медведя. Крупный, высокий, со степенной — полной достоинства походкой. Это была личность, а не собака. Один раз я наспех пересекала это ничейное поле, трава чуть ли ни касалась плеч — я спешила на работу. И вдруг возник он. Я тогда еще не знала что это Джек. Подумала, что какой то бомж довалялся так что превратился в зверя. Настолько его взгляд и сама поза — были человеческими.
ЭТО Я — пролепетала я навстречу тяжелому взгляду, пытаясь изо всех сил разлепить внезапно спекшие губы. Джек вздохнул, поднялся на натруженные ноги. Я заметила утолщение в коленках. Это еще более делало его похожим на человека. ПОДАГРА — как у старика — мелькнуло в голове. Надо же… Пес подобрал кость и растворился в зарослях коха.
Труженик — он всегда труженик. Пес не только лежал в траве и грыз кости. Он сопровождал детвору на реку. Был третейским судьей на всех дворовых футбольных мачтах. Ходил в магазин с Рашидом. Ждал его у крыльца, положив огромную башку на передние лапы.
Но была и еще одна важная работа. Пес считал своим великим долгом поддержать и идейную позицию. Рано утром — когда мулла врубал динамики и затевал свое протяжное — «Аллааааааааааааа…аушпер Алла… бешмалляу…» — пес поднимался на свои натруженные ноги — видно было, что это доставляло ему немало боли — и затевал свое — ууууууууууууууууууу… Он подпевал. Голос был с хрипотцой. Мощная шея напрягалась — надбровные шишки расползались к ушам. Вы слышали пароход над Волгой? Джек — это примерно тоже. Спохватывались соседские псы и вот уже нестройный хор — и подвизгивание набирая мощь и силу, крепло и умножалось эхом по всему улусу.
В течении месяца режим вступил в полную силу и остатки сна по утру разбивались в абсолютные клочки и осколки.
Днем шум машин и общий фон не давали такого эффекта. А утро было революционным и пафосным.
Джек стоял среди травы как эсминец в океане. Рваное волком ухо развевалось на ветерке. Поле колосилось некошеной коноплей, лебедой и кохом. Он ПЕЛ свою песню — торжественно и сурово. На ум при этом шли фильмы про революцию и пламенных революционеров.
Было одно из обычных таких летних рассветов. Я развешивала белье на балконе. Пронзительно синее небо розовело стыдливым солнцем, в сонных тополях щебетали птенцы. Во двор заехала машина. Забибикала. Джек спохватился — проспал!!! Встал на свои узловатые ноги, задрал вверх голову, вобрал в легкие воздуха — …
Из машины вдруг высунулась палка, и хлопнул выстрел. По седой груди брызнула кровь. Пес рухнул на колени … я бросила таз и помчалась вниз.
Машины уже не было. Тело Джека было еще теплым. А в глазах медленно затухало недоумение и боль… Я гладила его по голове, плакала и говорила — не расстраивайся — ты настоящий революционер… сейчас будет не больно… потерпи малыш…
Джека похоронили в роще. На берегу реки. Как человека.
Не знаю уж — всех собак перестреляли в округе. Или нет. Но хор после этого развалился. Я всегда не любила собачников. А теперь так просто ненавижу.