Завтра будет тише… тише. Белый снег послушно скроет суеты ненужный хлам. Нет печали. Просто пусто. Только вздох и он всё ближе, всё слышней, всё тяжелее подбирается к устам. Так вздыхается в болезни и когда на сердце жженье, недостаток ли вниманья иль превратности судьбы, где слова все бесполезны и в своих воображеньях не приходит пониманье… для анализов слабы. Плач смиренен, гнев не страшен, да и если приглядеться — и не горе это вовсе, да и горе — не беда, просто думой приукрашен, (а куда от дум мне деться?), вот слезам и потакаю без особого труда. Надо выплакаться что ли, театрально вскинув руки (отраженье пусть смеётся в пыльных старых зеркалах), вот, мол, глянь — какие муки, я не вруша, правда плохо, мысли словно без движенья и упёрлись в «ох» и «ах». Сколько надо, чтоб усталость в гулкой ночи не осталась? В окнах тень и снег исходит на пустые дерева, боль развеется по хладу, ничего уже не надо и луне немой киваю — слава Богу я жива.