И будет ночь…
…и ты поймёшь,
что пальцы трижды гениальны
в формате сумрака и спальни
и слов,
помноженных на дрожь…
Где каждый выдох — ураган,
а каждый вдох оскароносен…
Ты молча гасишь папиросу,
чтоб присягать моим губам —
смакуя…
медленно… взатяг…
до фильтра выкурить, до стона…
Но обжигаясь мной невольно,
прими ожог за тайный знак —
клеймо,
сакральный оберег…
Коснись стиха горячим пеплом,
чтоб суть банальной сигареты
преобразила в святость грех…
Начни от пальчиков ноги
меня сжигать немилосердно.
И сразу в области предсердий
синхронно вспыхнут угольки…
Тотальный мартовский пожар —
весна до срока
…и вне плана…
О, сколько чувственных туманов
хранит небесный портсигар!
Туман ли… дым… не всё ль равно?
Любой твой вздох — отныне морок.
Тень пелены накрыла город,
что дышит влажно за окном.
И вновь под ложечкой сосёт…
огонь бежит…
…бумага тлеет…
а ночь разводит мне колени
и открывает новый счёт
смятенью сдавшихся портов,
стихам и сорванным рубашкам…
Ты снова делаешь затяжку,
прильнув к истоку жадным ртом…
Душой вбирая никотин
и дым взметнувшихся пожарищ,
меня заочно причисляешь
к числу погибших субмарин —
что в буйстве талых вешних вод
безбожно тонут… тонут…тонут…
и будят ночь протяжным стоном,
ввергая в трепет эхолот,
смущая сенсорный экран
весенним пульсом сумасшедшим.
Да, я из тех безумных женщин,
хранящих верность лишь ветрам.
Мой взгляд безнравственен и свят,
а кожа тоньше, чем папирус…
Пусть твой язык —
…горячий стилус
скользит по ней и пишет март…
От мира главное тая,
храни в одежде запах дыма —
в нём часть меня живёт незримо
и эта часть теперь твоя.