Сентябрь. Ясный погожий денек. Уже не такие теплые лучи солнца, но все же очень приятные щекочут мои счастливые щеки, и я довольный, счастливый с беззаботно хорошим настроением шагаю по алее любимого старенького парка.
И ничего, что в кармане только старенький носовой платок и несколько монет позвякивающих при каждом шаге. Пройдя еще немного я решил передохнуть на удобной деревянной скамейке, стоявшей неподалеку от детской площадки. Присев я с легкостью вздохнул и протянул руку к оставленной кем-то на скамье свернутой газете.
Взяв ее в руку и чуть сжав чтобы развернуть из любопытства о чем сейчас пишут, я почувствовал что в газете что-то есть. Это меня слегка насторожило, но любопытство взяло верх и я начал ее медленно разворачивать.
— Нет! е может быть! Мне это снится! — подумал я, увидев завернутое в газету содержимое, — Господи, неужели ты наконец вспомнил обо мне, и, простив все мои грехи, решил щедро наградить.
Упругая, толстенькая пачка купюр приятного цвета, говорящего о солидной сумме уже красовалась в моей руке. Я был взволнован на столько, что казалось, как будто стук моего сердца слышали все окружающие, голова слегка закружилась и в глазах уже заплавало изображение. Я тревожно начал оглядываться вокруг, как бы ища того, кто мог оставить здесь эти сокровища. За всю жизнь мне никогда не доводилось держать в руках даже и тысячную долю того, что я держал сейчас.
— Конец несчастьям и страданиям, передрягам и переездам, ругани и скандалам, конец всему, что всю жизнь не давало мне вздохнуть спокойно и перестать думать о навалившихся проблемах! — думал я, сидя на скамейке и восторженно любуясь подаренным судьбою счастьем, вмещающегося всего лишь в одну ладонь, но так много решающего в нашей жизни.
Мои мысли перебил детский плач и я оглянулся назад судорожно пряча содержимое газеты запазуху старенького слегка мятого осеннего плаща. Чумазая, растрепанная белокурая девчушка в розовой болоневой курточке стоял немного позади скамьи и рыдала, вытирая замусоленными рукавами бегущие ручьем слезы. Я с гррем пополам запихнул наконец пачку во внутренний карман и привстав окликнул ее:
— Эй… эй, ты чего? Чего плачешь? Смотри-ка даже голуби притихли, слушая твой плачь.
Девчушка огляделась по сторонам, видимо пытаясь увидеть тех самых голубей, притихла и подошла чуть ближе. Я снова спросил:
— Кто тебя обидел?
— Никто! — грубовато прикрикнула она в ответ и обойдя скамейку присела рядом.
— А чего ж тогда ты сырость разводишь? — спросил я, одновременно испытывая и радость за себя и печаль за нее.
— Заплачешь тут… — как-то по взрослому ответила девочка, хотя на вид ей было лет 10−12, — не думаю, что отец обрадуется, узнав, что я потеряла деньги.
— Много денег-то? — «Снова любопытство», как бы одернул я себя…
— Не много, на хлеб и на таблетки. — скзала девчушка, распахнув на меня большие синие глаза, с которых все еще катились слезы.
— Как тебя зовут?
— Вероника…
— Слушай Вероника, я могу тебе помочь, мы сейчас дойдем до ближайшего магазина, разменяем денюжку и все у тебя будет в порядке, хорошо?
— Все в порядке, говорите? — всхлипнув чуть не шопотом сказала она мне в ответ, — Все в порядке, это когда есть и мама и папа, свой дом, здорова бабушка и тебя никто не бъет… а у меня все наоборот… папка пьет, бабушка болеет и уже почти не может ходить, брат меня постоянно колотит…
— А мама? Мама есть у тебя?
— Мама? — и тут слезы из ее глаз хлынули таким ручьем, что я готов был отдать все на свете, чтобы хоть на секундочку их остановить, жалея о том, что вообще додумался задать этот вопрос, а Вероника сквозь слезы продлжила — Мама в больнице, лежит, не видит и не слышит, не говрит и ничего не чувствует. Дяденька врач сказал, что помочь ей уже нечем, по крайней мере у нас в городе, а папка говорит «скорее бы загнулась, и так проблем хватает», напьется и ругает ее всяко и нас всех из дома выгоняет, а потом плачет и просит прощения и так каждый день одно и тоже…
— А врач не говорил, в каком городе твоей маме могут помочь? — спросил я, чувствуя, как мурашки по моей спине проделывали уже не первый круг.
— У нас таких городов нет, есть только за границей и это стоит очень много денег.
«Все как всегда упирается в одно и тоже — в деньги», подумал я и как будто пытаясь убедиться в том, что они все еще на месте, приложил руку к карману с деньгами. Девчушка продолжала всхлипывать, глядя на меня молящим взглядом, а я практически на автопилоте вынул из кармана пачку денег, и спросил:
— Как думаешь, этого хватит, для того, чтобы твою маму вылечили?
Глаза Вероники стали еще больше, она даже немного отодвинулась назад, как будто испугавшись и заикаясь невнятно произнесла:
— Д… д… н… наверное…
С тех пор прошло много времени, может год, а может три. Я почти каждый день сидел на той же скамье и вспоминал об этой встрече, и каждый раз думал о том, что наверное это был подарок не мне, а этой несчастной девчушке с таким красивым именем Вероника и наверное не менее красивой мамой. А мимо проходили люди, оглядываясь на меня, видимо думая о том, что бомжам здесь не место или что-то вроде «Развелась тут пьянь» и все в таком духе. Но сегодня мимо прошла женщина и посмотрела как-то по другому, даже шаг замедлила, как-будто хотела что-то сказать, но опустив глаза тихо прошла еще несколько раз оглянувшись и распахнув на меня свои синие как небо глаза…
«И все-таки жизнь прекрасна», подумал я и поднимаяь с нагретой скамьи лениво отправился прочь.