Глядишь с икон, со снежных смотришь туч,
даруя жизнь, над смертью торжествуя.
Но вновь и вновь — «Оставь меня, не мучь!» —
Тебе в ночном отчаянье шепчу я.

Прости за то, что я на эту роль
не подхожу, что не готов терпеть я, —
Ты сам страдал и что такое боль
не позабыл за два тысячелетья.

Прости за то, что в сердце пустота,
за то, что я, как малодушный воин,
хочу бежать от своего креста,
Твоей пречистой жертвы недостоин.
2002
______________________________________________________
Игорь Сунерович Меламед (1961 — 2014) — русский поэт, переводчик, эссеист.
Учился в Черновицком университете (филол. фт), затем в Литературном институте (семинар Е. Винокурова).
Печатался в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Арион», «Континент», в «Литературной газете» и альманахах. Автор книг: «Бессонница» (1994), «В чёрном раю» (1998) и «Воздаяние» (2010). Переводил У. Вордсворта, Д. Донна, С. Кольриджа, Э. По). Основные критические работы: «Отравленный источник» (1995), «Совершенство и самовыражение» (1997), «Поэт и Чернь» (2008).
Редактор отдела критики журнала «Юность» (19881990). Работал научным сотрудником в музее Б. Пастернака.
Лауреат Горьковской литературной премии (2010) за книгу стихов «Воздаяние». Книга «Воздаяние» отмечена также Почетным дипломом премии «Московский счет» (2011) и специальной премией Союза российских писателей «За сохранение традиций русской поэзии» (в рамках Международной Волошинской премии, 2011)

…Публикацию подготовил Павел Крючков

Чуть менее десяти лет тому назад, в центре столицы проходил вечер, посвященный творчеству одного московского поэта. Помещение литературного клуба заполнилось до отказа, над сценой засветился экран, на который через проектор была выведена страница компьютера. Наконец заработал «скайп», и собравшиеся увидели того, ради кого они собрались. Через стекла больших очков, сквозь пространство, разделяющее зал и маленькую кухню на юго-западе Москвы, к нам, сюда, вглядывался плотный, бородатый человек. Родной, дорогой для многих из нас. Поэт Игорь Меламед.
Благодаря быстрому развитию цивилизации, мы общались напрямую, только звук немного отставал от изображения. Но и в этом было что-то особенное, почти волшебное.
…Дерзко и страшно думать, что не случись с ним его позвоночной травмы, — и не было бы стихов, написанных в последние пятнадцать лет его жизни: грозных, отчаянных, очистительных и животворных. О том, скольким людям эти стихи помогли и продолжают помогать жить, — мы узнали, читая чужие сетевые дневники в те апрельские дни 2014 года, когда душа драгоценного русского поэта отошла к Господу. Её таинственное бытие в расколотом подлунном мире было предметом его напряженных размышлений: «Душа моя, со мной ли ты еще? / Спросонок вздрогну — ты ещё со мною…»
Заново редактируя, шлифуя, отделывая в новом издании свои старые стихотворения, он словно бы посылал нам какой-то сигнал. И дело не только в том, что строчные буквы во многих словах поднялись до прописных, — мы знали, что после травмы он принял Святое Крещение. Сами новые стихи Игоря многое объясняли, как, например, в гениальной балладе об участковой врачихе, дружившей с мамой поэта. Невозможно забыть его больничные призывы сквозь толщу времени, — когда он вспоминал древние визиты этой «Евароновны» в детские «ангинные» дни, с её «противною ложкою чайной»:
…Попей со мной чаю, а если ты тоже в раю,
явись мне, как в детстве, во сне посети меня, словно
ликующий ангел, — где чайную ложку твою
приму, как причастье, восторженно, беспрекословно.

Ни у одного поэта я не знаю подобной высоты и точности метафоры.
Но вот в стихотворении «Памяти Арсения Тарковского» (с которым Игорь был знаком и оставил о нём чудесные воспоминания), спустя время, случаются незаметные, на первый взгляд, перемены. Было: «Так светло свершалось отпеванье, / точно это было упованье / на него, обласканного там…» Стало: «Так светло свершалось отпеванье, / точно это было упованье, на ему назначенное там…»
И — в начале третьей строфы: «Эта чаша выпита бессрочно. / Но такое утро было, точно / расцветало новое родство…» А стало так: «Желчь и соль душа пила бессрочно. / Но такое утро было, точно / расцветало новое родство…»
Дорога Игоря к вере прорастала повышенной точностью его поэтического слова. К давним мыслям о благодати (о том, что приближение к ней не связано с пресловутым «совершенством» и «мастерством»), прибавились ценнейшие размышления о тайне Божьего Промысла, о Его воле. В этом новом духовном ракурсе рассуждения об «обласканности» старшего поэтического собрата за гробом или о сроках выпитой чаши — были бы невозможны. Их сменила мысль о непознанности воздаяния, трезвое понимание того, что нашу земную жизнь обстоят страсти и скорби.
О стихах Игоря Меламеда и его особом, сакральном отношении к поэзии, верю, будут писать интересно и глубоко. Низкий поклон — друзьям, выпустившим после ухода Игоря книгу его статей «О поэзии и поэтах», и готовящим ныне большой том его стихотворений, включая ранние, неизвестные читателю (пять таких текстов открывают нашу подборку, за что я сердечно благодарю Анастасию Розентретер и Максима Амелина).
…Игоря Меламеда отпевали в храме святого благоверного царевича Димитрия при Первой Градской больнице, чин погребения совершал священник (и поэт) отец Константин Кравцов, который несколько лет тому назад крестил усопшего. Стояла Великая Суббота. «Вот — гроб Господень, — сказал отец Константин, глядя на не погребенную ещё Плащаницу Христову. — И вот — Игорь. Он рядом с Христом». После этих слов ко мне в сердце вошло, помню, ощущение высоты. Как хочется рассказать моему дорогому другу о том, как мы провожали его в жизнь вечную, шепча молитвы и строки его стихов!
А в конце того давнего литературного вечера, с которого я начал свои заметки, все присутствующие махали руками в видеокамеру и желали Игорю выздоровления. Давно я не видел в нашем литературном цехе такого счастливого проявления солидарности и любви. Помните, как спрашивал Борис Пастернак: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Кстати, слова «милые», «милый» — были из постоянного дружеского лексикона поэта Игоря Меламеда.
Павел Крючков,
редактор Отдела поэзии журнала «Новый мир»