В восемнадцатом веке средь вечных ветров
Петербург каменел над Невою…
Жил там певчий придворный — полковник Петров
Со своей молодою женою.
Как любил он её! А лелеял-то как!
Жизнь казалась им сотом медовым…
Но коварная смерть, ухватив за рукав,
Увела его властно из дома.
И осталась вдова двадцати шести лет
Одинёшенька в целой вселенной:
Мужа нет у неё, и детей тоже нет…
В чём теперь ей искать утешенья?
Всё земное забыв, даже имя своё, —
А в народе звалась она Ксенией, —
За спасенье души, дорогой для неё,
Раздавать она стала именье.
Говорили, что Ксенья лишилась ума,
Не оставив ни денег, ни крова,
И холодным дыханьем грозила зима,
Обнажая безжалостно кроны…
Ксенья в мужний костюм облачилась и всем
Заявила без тени смущенья:
Андрей Фёдорыч, мол, и не умер совсем,
То жена умерла его — Ксения…
В самом деле, для мира она умерла,
Во мгновенье став нищей, убогой,
И полвека почти подаяньем жила,
Уповая во всём лишь на Бога.
Горожане вначале смеялись над ней,
А мальчишки камнями бросались,
Но со временем кротость, присущая ей,
Разбудила в гонителях жалость.
Продавцы стали вдруг замечать, что едва
Она пряник брала у них только,
Как в почтённой вниманием лавке товар
Раскупался в мгновение ока.
А извозчики, если кому подфартит
С нею на облучке прокатиться, —
Знали точно: уж нынче им будет везти
С пассажирами царской столицы!
Кто давал ей одежду, кто деньги, кто хлеб,
От души проявляя заботу:
Башмакам её было наверно сто лет,
А костюм превратился в лохмотья.
Ей одних подаяний хватало б вполне,
Но лохмотьев она не меняла,
А из денег брала лишь «царя на коне»,
Да и то, что брала — раздавала.
Благодатная сила была ей дана,
И народ к ней всегда устремлялся:
Коль погладит больного ребёнка она, —
Непременно малыш исцелялся.
А когда над Васильевским островом ночь
Опускалась густою вуалью,
Ксенья словно летела из города прочь,
Увлекаемая звёздной далью…
Простирая ладони обветренных рук,
Возносила молитвы на небо,
Слёзно Бога прося, чтоб спасён был супруг,
Ведь он верующим почти не был…
А ещё по ночам, наложив кирпичей
В полудраный мешок за плечами,
Поднималась Блаженная с ношей своей,
По ступенькам строительным храма.
За ночь целую гору могла натаскать,
Хоть на вид и была худощавой,
Интересно строителям было узнать,
Кто ж так трудится Богу во славу?
Незаметные подвиги скромно неся,
Так жила, и душой возрастала.
И уже не понять было просто нельзя,
Что Блаженная Ксенья — святая.
Предсказаний немало слыхал Петербург,
Но теперь был он словно разбужен:
Временные преграды раздвинулись вдруг,
И пространство увиделось глубже…
Ксенья видела всё, что творилось с людьми,
Даже мысли, казалось, читала,
И порою пугал её красочный мир,
Где тепла и любви не хватало.
Открывалось ей виденье будущих зол
И убийства наследников царских,
— Реки крови кругом! Всюду кровь и позор! -
Так кричала Святая с острасткой.
А могла и напротив спокойно вести
Разговор у знакомых за чаем:
То девице сказала, где мужа найти,
То юродствовала, обличая.
А однажды бездетной знакомой своей
Говорит: «Ну, и что ты сидишь тут?
Там дитя твоё плачет, беги поскорей,
Да смотри, возвращайся с сынишкой!»
Та, всё бросив, скорей поспешила туда,
Где ей место она указала,
И, увидев толпу, поняла без труда,
Что Блаженная духом всё знала.
Там младенец, родившийся только, кричал,
Мать лежала, уже бездыханна…
А извозчик, что сбил её, тут же стоял,
От беды закрываясь руками.
И вернулась с младенчиком новая мать,
Вырос он ей на радость и старость,
Но таких предсказаний и не сосчитать,
Это — капелька, самая малость.
А когда за её отболевшей душой,
Что спасалась земными скорбями,
С неба Ангел в сияющей ризе сошёл, —
Петербург затопило слезами.
И воздвигли часовню над гробом её,
Чтобы каждый мог здесь помолиться,
И к Смоленскому кладбищу горе своё
Понесли