Летаю по миру я скоро восемьдесят лет!
Однажды было суждено переродиться.
Я был когда-то человек, теперь я птица,
Совсем не счастья, птица горя я навек…

Лежал в снегу, глазами впитывая небо,
Я встать не мог, мой организм ослаб,
Не ел три месяца. Ночами бредил хлебом.
Родных кормил, себе не оставлял.

Лежу в снегу. Упал без сил и понял,
Что это мой последний в жизни день.
И Ленинград блокадный меня обнял.
От прежних нас осталась только тень.

Мне холодно, я вмёрз в пустынность улиц,
Кричать нет сил, но понимаю: умер я…
Перед глазами диафильмом юность
И годы счастья: мама, дети и семья…

Меня найдут прохожие, конечно…
Сорвут одежду, карточку найдут.
Не похоронят. Почему? Отвечу.
Пока я пригожусь им мёрзлый тут.

Сто тысяч игл пронзают мозг от мыслей,
Что человечество так может поступить:
Я не убийца, я из клана не был изгнан…
Так почему, как падаль, должен гнить?

«Прости, сынок!» — с ножом в руке старушка
Лет тридцати, склонившись надо мной,
отрезала с меня ноги мякушку…
Меня разделывают!!! Умер на убой!..

***

Голодный мрак тех дней мне, птице, снится.
Простить своих, как и чужих, я не могу.
За жизнь остаток жизни буду биться!
Я плоть не ем. Я уступаю плоть врагу.