Драма камер-юнкера Елизаветы Петровны
В ноябре 1747 года, в Большой церкви Зимнего дворца обвенчались камер-юнкер Михаил Иванович Сафонов и фрейлина Марфа Симоновна Гендрикова. Но вряд ли императрица Елизавета Петровна, благословляя жениха и невесту, подозревала о том, что молодожены способны преподнести ей весьма неприятный сюрприз. Причем в самое ближайшее время…
22 февраля 1747 года Двор отмечал свадьбу Бестужева и Разумовской. А около полудня того дня объектом всеобщего внимания стала другая пара — камер-юнкер Михаил Иванович Сафонов и фрейлина Марфа Симоновна Гендрикова.
По окончании богослужения в Большой придворной церкви императрица приняла саксонского камергера Карла Генриха Дискау, который преподнес ей «нотификательную грамоту», извещавшую русскую императрицу о совершенном во Франции браке между дофином Людовиком и саксонскою принцессою Марией-Жозефой.
После того как придворные узнали о породнении Бурбонов с польским королем и саксонским курфюрстом Августом III, императрица пожелала всем объявить о предстоящем установлении родственных связей между российской императорской фамилией и семьей простого русского дворянина Михаила Ивановича Сафонова.
Говоря точнее, в присутствии Двора Ее Величество помолвила и обручила молодого камер-юнкера со своей двоюродной сестрой Марфой Симоновной Гендриковой. Неизвестно, чем привлекал Елизавету Петровну Михаил Иванович Сафонов, но в судьбе молодого человека дочь Петра Великого принимала живейшее участие.
20 апреля 1740 года опальная цесаревна взяла мальчика двенадцати лет к своему Двору в пажи. Спустя два года, 9 октября 1742 года Елизавета, уже императрица, пожаловала отрока в камер-пажи, а 16 октября 1746 года выпустила от Двора в лейб-гвардии Преображенский полк поручиком. Но офицером молодой человек пробыл недолго. Что-то мешало государыне освободить его из-под своей опеки.
Минуло два месяца, и 18 декабря 1746 года гвардеец вновь становится придворным — камер-юнкером Ея Императорского Величества. Однако возвращения двадцатилетнего юноши ко Двору императрице показалось мало. Она захотела окончательно устроить будущее Михаила, для чего решила «усыновить» камер-юнкера, выдав за него свою юную и красивую сестру.
22 февраля 1747 года молодые люди обменялись кольцами, а через восемь с лишним месяцев, вечером 4 ноября 1747 года, в Большой церкви Зимнего дворца обвенчались. Но вряд ли императрица, благословляя жениха и невесту, подозревала о том, что молодожены способны преподнести ей весьма неприятный сюрприз. Причем в самое ближайшее время.
Не прошло и двух недель после венчания, как при петербургском Дворе разразился скандал. Вечером 16 ноября 1747 года камер-юнкера М. Сафонова по приказу императрицы арестовали и препроводили в Петропавловскую крепость, в тайную канцелярию. Почему?
Русский историк П. Ф. Карабанов объяснил арест Михаила Ивановича семейной ссорой: Марфа Симоновна, «однажды поссорившись с мужем своим и бывши им оттолкнута или получивши пощечину, пожаловалась императрице, которая приказала посадить Сафонова на хлеб и на воду, приемля сей поступок, по причине столь близкого родства с Марфой Сафоновой, за оскорбление собственной своей особы».
Эх, если бы в реальности все было так просто! На самом деле императрица поступила слишком сурово совсем по другой причине, хотя упомянутая Карабановым пощечина действительно имела место. Драму Сафоновых невозможно понять, если не отрешиться от популярного ныне мифа, согласно которому люди эпохи Просвещения с презрением относились к браку, легко меняя одного любовника на другого.
Нет, истинная картина не соответствовала вымышленной легенде. Современники Вольтера и Руссо были такими же разными, как мы, и не более развращенными, чем ханжи викторианского периода или позднего советского. И дело Сафонова — яркое тому подтверждение.
Все началось с того, что императрице доложили о возникшей между супругами серьезной размолвке. Только услышала государыня не о пощечине (эка невидаль!), а об избиении мужем жены с угрозами убить несчастную. Примечательно, что сор из избы вынесла не Марфа Симоновна.
Пожаловалась Елизавете старшая сестра пострадавшей, Марья Симоновна Чоглокова, от которой у младшей не существовало секретов.
Екатерина II об этом в своих записках повествует так: «Эта свадьба дала повод ужасной истории, долго забавлявшей двор и город. Только что они поженились, как молодая стала жаловаться сестре на дурное обращение мужа. Она уверяла, что муж, ложась с ней, привязывает ее к стойке кровати, что он ее бьет и скверно обращается с ней.
Чоглокова пожаловалась императрице, которая велела позвать Сафонова, выбранила его, поносила последними словами, дала пощечину и кончила тем, что отправила его в крепость, где он оставался очень продолжительное время».
Такие слухи об этом деле циркулировали в обществе. Конечно, в подобном, изложенном Екатериной виде драма Сафоновых, безусловно, напоминает трагифарс, а угодивший в темницу муж выглядит извращенцем, мучающим жену. Однако императрица вкупе с родней оказалась искусным дезинформатором.
Выставив в неприглядном свете молодого человека, она смогла скрыть подлинную картину случившегося, которую действительно не стоило афишировать. Ибо дело касалось, как бы сейчас выразились, морального облика лица, принадлежащего к царствующей династии.
Вчерашний баловень судьбы очутился 16 ноября 1747 года в казематах крепости вовсе не для того, чтобы понести наказание: отсидеть под арестом какое-то время и выйти на волю. А. И. Шувалову императрица поручила доподлинно выяснить, собирался Сафонов покушаться на жизнь Марфы Симоновны или нет.
Первый допрос узнику учинили в тот же день. 17 ноября допросные листы поднесли рассерженной императрице. Они не вполне удовлетворили ее. Тогда 18-го числа молодого человека повели в застенок и били батогами, предварительно предупредив, что если тот и под батогами скроет правду, то несчастному будет грозить пытка…
Ознакомившись с результатами двух допросов — обычного и с пристрастием, Елизавета несколько успокоилась, ибо увидела: камер-юнкер тверд в первоначальном заявлении, что смертоубийство не замышлялось. Тогда она стала внимательней вчитываться в показания страдальца.
А вчитавшись, крепко призадумалась. Потому что из признаний юноши вытекало, что не так уж он и виноват в получившей огласку истории. И все сделанное Сафоновым не стоило того жестокого обращения, которое ему довелось перенести. Вот что сумела выяснить следственная комиссия.
Под утро 5 ноября в доме Сафоновых отгремели свадебные торжества. Молодых проводили в спальню и оставили наедине. Однако то, чего ожидал очарованный невестой супруг, не случилось.
К величайшему его сожалению, он «в ту ночь соития с нею не имел, для того, что жена ево, яко девица, соитие с ним учинить не захотела, а говорила, что очень болно. И он Софонов вышед перед спалню в палату и человеку своему Алексею Петровскому без винних разговоров говорил, что жена ево соитие с ним учинить хочет, токмо де жалуетца, что де очень болно».
Как ни раздосадован был жених, но, смирившись с застенчивостью невесты, отложил новую попытку до следующего раза. Днем 5 ноября супруги вновь посетили дворец, где для них императрица устроила праздничный банкет, во время которого пожаловала Марфу Симоновну в статс-дамы.
Наконец наступила вторая брачная ночь. На этот раз все прошло благополучно. Жена больше не жаловалась. Хотя при этом Михаил Иванович обнаружил не слишком приятный для себя факт: супруга-то оказалась совсем не девственницей.
Два дня обескураженный неприятным открытием муж не находил себе места. Ему хотелось узнать правду, и в то же время он боялся напрямую задать наболевший вопрос жене. В конце концов камер-юнкер не вытерпел.
8 ноября «в вечеру стал он Софонов ту свою жену с ласкою спрашивать, что до свадьбы… не имела ль она у себя любителей. И оная ево жена без всякого от него Софонова принуждения объявила, что у ней были любители. А именно Штроус, которой, будучи на Васильевском острову, в Новгородском архиерейском доме в темных сенях, положа на стол, изнасилничал.
Да в собственном Ея Императорского Величества каменном дворце с камер-юнкером Сиверсом в саду, а потом неоднократно в разных дворцовых садах, з бандуристом Григорьем Михаиловичем на Смольном дворе в ее комнате, с певчими Калинником и с Матюшею. А с Сиверсом де перестала она любитца тому года з два, как определена мадам Шмитша».
Надо отдать Марфе Симоновне должное. Она ничего не утаила из прошлого, надеясь, видимо, завоевать откровенностью доверие супруга. Однако Михаил Иванович не оценил порыва жены. Он был просто раздавлен еще более страшным открытием. Оказалось, что его возлюбленная не только не девственница, но еще и придворная проститутка со стажем.
Нервы у мужа не выдержали, и он со всей силы, наотмашь отхлестал дважды по щекам сидевшую рядом Марфу. Та от неожиданности закричала, на что муж отреагировал довольно грубо: зажал рот руками, потом схватил подушку и, опрокинув жену на постель, закрыл подушкой ее лицо, чтобы приглушить крик.
Когда Марфа немного успокоилась, Михаил взял себя в руки и сказал только, что «ежели она впредь с вышеобъявленными любители будет любитца, то он, Софонов, как ее, так и себя заколет шпагою».
На том первый конфликт и завершился. Но супруги затаили друг на друга обиду. И пока один пробовал смириться с шокирующими признаниями жены, а другая в поисках сочувствия поведала обо всем сестре, возникшая трещина между ними продолжала расширяться.
13 или 14 ноября накопившееся за несколько дней раздражение снова прорвалось наружу. Михаил Сафонов знал, что жена была у сестры и, естественно, не скрыла от нее случившееся накануне. Понимал он, что без последствий поступок свояка Мария Симоновна, очевидно, не оставит. Значит, в его интересах — побыстрее уладить размолвку.
Идти первым на поклон к супруге ему не хотелось. А та, очевидно, даже не помышляла о чем-то аналогичном. И вот, будучи не в духе, приехав с Марфой на свадьбу сына генерала Александра Ивановича Румянцева, Михаил заметил, что женушка в хорошо отапливаемом покое не скидывает с плеч соболиную накидку. Спросил ее, почему. А Марфа, как нарочно, вспомнила о Чоглоковой и ответила, что не расстается с мехами, потому что надела их на нее сестра родная, Мария Симоновна.
Довод жены взбесил камер-юнкера. Заявив, что та не служанка собственной сестре, он велел ей отдать соболей либо ему в руки, либо сопровождавшему их слуге. Жена отказалась. И тогда разозленный неповиновением муж влепил супруге третью пощечину.
Неизвестно, насколько далеко зашла бы между ними ссора, но, по счастью, отыскался добрый человек, который принял на себя роль посредника — некая Анна Гавриловна Саблукова, наверное, родственница кофишенка императрицы Александра Саблукова.
Женщина потолковала с глазу на глаз с оскорбленной Марфой Симоновной и склонила ее пойти на мировую с мужем. Примирение состоялось в спальне.
«Оная де ево жена… встав перед ним на колени плакала и говорила, что она ево Софонова будет слушать. И он Софонов с тою своею женою помирился и просил, чтоб она ево слушала. И оная жена ево Софонова слушать обещалась». Вот и вся подоплека дела Сафонова.
Конфликт был почти исчерпан, когда разразилась монаршая немилость. Никакого смертоубийства мужем не замышлялось. Никаких извращений и мучений тоже не совершалось. Преступление камер-юнкера заключалось в несдержанности, но тут юношу можно понять. Кроме того, Михаил, во всем повинившись, признал, что «все то он, Софонов учинил с простоты и горячести своей».
Что же до «избитой» жены, то чего теперь было копья ломать, раз государыня сама недоглядела за двоюродной сестрой. И все-таки чувство неприязни к человеку, наградившему тремя оплеухами члена царской семьи, никогда не покидало Елизавету. Полностью простить вчерашнего любимчика она уже не смогла.
Впрочем, освободить сейчас из-под караула Сафонова мешало то, что странную историю вовсю обсуждали при Дворе и в городе. А раз муж оправдан, то в ссоре супругов виновата жена, родственница императрицы.
Такой исход скандала, понятно, государыню тоже не устраивал. В итоге Елизавета приняла соломоново решение: оставить под караулом на какое-то время камер-юнкера, пока страсти не улягутся. А потом под благовидным предлогом освободить его.
В тот же день, 18 ноября в крепость для Михаила Сафонова, сидевшего под охраной двух солдат и капрала Измайловского полка Ивана Маркова, привезли некоторые вещи — пуховик, три подушки в белых полотняных наволоках, одеяло тафтяное, простыню холстинную, тафтяную шубу на беличьем меху, платок итальянский, белый бумажный колпак, полотняное полотенце, три галстука, три рубашки и камчатую салфетку.
Долгожданный день освобождения наступил через год с лишним. 12 декабря 1748 года Елизавета распорядилась: «Камер юнкеру Михаилу Софонову вину ево отпустить и ис под караулу свободить, и быть ему по прежнему». В тот же день Михаил Иванович покинул крепость.
Как свидетельствовала Екатерина II, предлогом для освобождения арестанта послужила беременность Марфы Симоновны. Супруги Сафоновы после этого прожили вместе почти шесть лет. Марфа родила пятерых детей — двух мальчиков и трех девочек — и скончалась 1 сентября 1754 года.
Муж же Марфы Симоновны продолжал служить при Дворе и воспитывать детей — дочерей Елизавету и Марфу, а также сына Петра, которого обучал при себе «российской грамоте читать и писать».
Императрица, не забывшая нанесенной Сафоновым обиды лицу императорской фамилии, больше не покровительствовала ему, из-за чего карьера Михаила Ивановича заметно затормозилась. Только на Рождество 1755 года Елизавета пожаловала родственника камергером, да и то не к себе, а к великой княгине Екатерине Алексеевне.
Впрочем, охлаждение вчерашней благодетельницы, по-видимому, не очень огорчало придворного. После того, что ему довелось пережить, вряд ли Михаил Иванович сильно тосковал по царским милостям. Слишком велико было разочарование. Ведь пережитое потрясение оказалось настолько сильным, что на повторный брак с кем-либо он уже не решился.
Поэтому в списках камергеров, сочинявшихся Придворной конторой, против фамилии Сафонова в графе «супругу имеет» всегда ставился прочерк.