Жил-был в подвале ржавый гвоздь,
Был одинок и стар.
С ним жили там из кости трость
И старый самовар.
Трость с самоваром без конца вели неравный спор,
Кто лучше всех. И каждый был собой безмерно горд.
Кричала трость: «Я эксклюзив! И в мире я одна.
Я самый редкостный трофей с охоты на слона.
Хозяин сам его убил недрогнувшей рукой.
Из дома он не выходил, не взяв меня с собой».
А самовар твердил в ответ настырно день за днём,
Что признак роскоши всегда хозяин видел в нём.
И каждый раз, собрав гостей, на стол несли его,
И нет красивей и нужней на свете никого.
Никто не думал уступать, стояли на своём,
И каждый в глубине души смеялся над гвоздём.
Ведь что с него ещё возьмёшь, он прост, как дважды два,
Кусок металла. Вот и всё, закончились слова.
Ведь у гвоздя недолог век, всего один удар,
И над гвоздём смеялась трость, а с ней и самовар.
А гвоздь молчал, он скромен был и роскоши не знал,
И на сафари за всю жизнь ни разу не бывал,
Не пил из блюдца крепкий чай за праздничным столом,
Но для хозяев всё равно принёс он счастье в дом.
Ведь верой-правдой им служил
Безмерно много лет,
Держал из всех гвоздиных сил
Сынишки их портрет.
Глаза мальчонки глубиной,
Как тихий океан.
Прекрасен внешне и душой, и лишь один изъян.
Хоть как живой на всех смотрел улыбчивый портрет,
Да вот мальчонки самого давно на свете нет.
Была весна, и за окном в саду сирень цвела,
Когда холера навсегда мальчонку унесла.
С тех пор хозяин помрачнел, забросил трость в подвал,
И больше никогда гостей на чай к себе не звал.
И лишь портрет был для него отрадой старых глаз.
Хозяйка любовалась им за день по сотне раз.
Бывало, встанет у него, смахнет слезу рукой,
И в сердце, пусть всего на миг, наступит вновь покой.

Не важно, кость или металл, всё это ерунда,
И роскошь лучше простоты не всем и не всегда,
Украсить может жизнь твою и самовар, и трость,
А может всех дороже быть обычный ржавый гвоздь.