Товарищу Сухову надо было верить не в поборника дамской эмансипации товарища Августа Бебеля, а в Господа Бога, и не мотаться по чужим пустыням, а воспитывать своих детей у себя дома в христианской вере, как делали его деды и прадеды, тысячу лет. От его подвигов счастливее не стал никто — ни Абдуллины жены, ни тем более сам Абдулла, ни Петька, ни Верещагин, ни его несчастная супруга, ни смотритель музея, ни местные жители, которые почему-то не хотели принудительного светлого будущего, и которых красный ковбой перебил видимо-невидимо. Да и самому товарищу Сухову от всего случившегося счастья не прибавилось. Правда, ему на это было наплевать — пострелял и ушел. Все остальное доделали красные армейцы товарищей Рахимова, Буденного и Фрунзе. Не потому ли тамошний Фрунзе больше никакой не Фрунзе? Если разобраться, то августобебелевский герой, шагающий по чужой земле с наганом в руке, порушил вековой уклад непонятной ему жизни, и оставил после себя обездоленных туркестанских баб и горы трупов, после чего дехканам ничего не осталось, как записаться в басмачи, которых потом порубят в лапшу герои красного ужаса. (Б.О. Качанов. Карта, байда, два весла. М.: Маска 2012, стр. 223)