«Когда объявили войну, мы обедали. Воскресный день, по радио прервали концерт, и через паузу, показавшуюся очень долгой, прозвучало: „Фашистская Германия вероломно напала на нашу страну“. Взрослые испугались. Мы, мальчишки, конечно, не сразу поняли всю катастрофу. Самое удивительное, что мы как-то вдруг повзрослели лет на десять».

«Почти все мои родственники погибли в аресты 37-го года, кто-то умер сосланным в Казахстан, в тюрьме, другие были расстреляны. Мой родной дядька подвергся репрессиям в 34-ом и был расстрелян. В общем, мало хорошего. А так, детство было безмятежное, особенно довоенное детство. Но в 13 лет, когда началась война, детство сразу кончилось…»

«Как я вперые напился? …О, это была страшная история! Правда, это было не вино, а брага, которую сварил мой дядя и которой мы с двоюродными братьями надрались в зюзю, в День Победы 9 мая 45-го года. Мне было так плохо — я двое суток не мог отойти от этого праздника!»

«Был 43-ий год, я увлекся историей дипломатии, языками и собирался поступать в МГИМО. Но неожиданно получил знак свыше, который продиктовал: иди на актерский. Кроме того, у меня было еще увлечение, которое осталось до сих пор — архитектура».

«Репетировать перед вступительными экзаменами приходилось в кладовке. Но во ВГИК меня не приняли. Сказали: «Не киногеничен». Бегу в «Щуку» — оставалась последняя надежда, и, представляете, молодой педагог Владимир Этуш, — да-да, именно, Этуш, заявляет: «Не выразительный он какой-то… Я — против!». Спасла меня, как я потом узнал, великая вахтанговская прима, первая исполнительница роли принцессы Турандот Цецилия Львовна Мансурова: «Ну как можно его не взять?! Посмотрите, какие у него глаза!» И меня взяли. А Володе Этушу я этот эпизод частенько припоминаю, особенно, в застолье… Он, правда, открещивается, говорит, мол, не мог я так тебя сказать… И мы с ним смеемся. Что ж, все ошибаются… Честно вам скажу, система набора в театральные ВУЗы у нас настолько устарела и несовершенна, но никто об этом не думает серьезно… Мне иногда страшно становится, сколько талантов мы проглядели, упустили из-за, не имеющего ни малейшего отношения к искусству, «сита», именуемого «творческими турами».

«Узнавать начали после фильма «Идиот». Идешь по улице — люди оборачиваются, хихикают и говорят друг другу: «Вон, смотри, идиот пошел».

«Спросите меня: «Вы хотели бы сыграть Гамлета, Ричарда, Макбета?». Не-а! Ни за что. Не лежит душа. Я его не чувствую. Вот в комедиях шекспировских играю с удовольствием. Я в «Много шума из ничего» играл Киселя. Мне было 24 года, а ему — 400 лет. Я так придумал. Я решил, что это то же самое, что Панталоне, только в шекспировском обличье. В 24 года очень увлекательно играть глубоких стариков.»

«Когда впервые попал в Америку в 1960-м, с фильмом «Идиот», то общался свободно, не зная ни грамматики, ни правил. В конце войны, меня, безусого паренька, соседка устроила в гараж американского посольства, где я и стал худо-бедноговорить по-английски. Поездка в Америку тогда считалась событием чрезвычайным — за океан попадали только артисты Большого балета и моисеевцы. Нас с Иваном Пырьевым и Юлией Борисовой пригласила кинокомпания «XX век Фокс». Побывали в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Нью-Йорке. Не только в той поездке, но и на любых гастролях за границей я легко переходил на английский. Все заложенное в детстве остается. Сейчас мне жаль, что не стал заниматься языком серьезно. Языки мне давались очень легко».

«По природе своей я жутко стеснительный, робкий человек, не люблю публичность, ненавижу тусовки и никогда в них не участвую. Робел всегда и везде — в отношениях с женщинами тоже, хотя тут преуспел — у меня было три брака. Как при такой врожденной стеснительности я стал актером, — не знаю».

«Актеры делятся на хороших и средних. Плохих просто не бывает. Плохой актер — это уже не актер.»

«Что можно с собой поделать, если жизнь поворачивает нас, как ей хочется, а сопротивляться нет сил? Тем более что по гороскопу я Телец, а это значит — влюбчивый. Да, я такой: влюбчивый. Как Ирина (третья, последняя жена Юрия Васильевича, с которой они прожили более 40 лет) терпела все мои однодневные интрижки, платонические увлечения? Не укладывается в голове. Она — живой памятник супружеской мудрости».

«У меня трое детей. От трех браков. Алексей, Алена и Антон. Я мечтал, чтобы у детей был контакт друг с другом, но никогда не намекал им об этом. Но дети, видимо, мудрее нас: Алена -она очень исренний и мужественный человек — первая сделала шаг навтречу Алексею, а затем Ирина стала собирать всю троицу за нашим обеденным столом. А на мой юбилей они втроем разыграли для меня совместное поздравление. Наверное, это было самое главное поздравление в моей жизни! Поздравления Президента и глав других государств — по значимости для меня — гораздо ниже…»

«Я узнал, что моё выдвижение на звание народного артиста СССР так долго лежит в райкоме партии, через который проходили все награды и звания, потому что из театра пришло анонимное письмо, подписанное «вахтанговцы», где говорилось, что я недостоин такого звания, — далее перечислялись мои грехи. Кто эти «вахтанговцы», я потом узнал и с удивлением констатировал факт, что эти люди долгие годы служат рядом со мной, здороваются, улыбаются, выпивают, шутят. Это было горьким откровением. Я, конечно, человек грешный, но строго придерживаюсь правила: «Не суди — и не судим будешь». Оказалось, что это правило не для всех».

«Я очень люблю Антона Павловича Чехова. И даже успел его сыграть в спектакле «Насмешливое счастье», я помню его фразу, которую он произнес в приступе хандры: «Одиночество — прекрасная штука». Я навсегда это запомнил. Одиночество помогает, потому что очень трудно быть все время на виду. Это очень усложняет жизнь. Очень утомительно все время нравиться! «Я же не червонец, чтобы всем нравиться», как сказал один мудрец».

«Думаю, мною руководит не разум, не сердце, а именно интуиция. Я доверяю только ей — и в жизни, и в работе над ролями, и она меня ни разу пока не подвела. Мне почти все приходило во сне — решение спектаклей, ролей… Я интуитивно понимал: надо иначе идти. Другой дорогой. Сейчас направо, а потом сразу за угол».

«Я как приемник. Повернул ручку на миллиметр — и вдруг вместо классической музыки заиграл джаз. Поворот — и я настраиваюсь на «Гусарскую балладу». Потом р-раз — Чехов. То есть весь организм настраивается на определенную волну».

«Никто не считал себя звездами, такого понятия и не существовало. Говорили — хороший актер, или — очень хороший. Миша Ульянов пользовался огромным авторитетом и всенародной любовью, но представляю, что бы он устроил, если бы его назвали звездой. А сейчас молодые и популярные — те, кто снимается в сериалах и светится на обложках, не стесняются за кулисами, между прочим, с юморком, называть себя звездами… Эпидемия какая-то: держаться так свободно, вне элементарных норм приличия, как подчас некоторые молодые артисты на репетициях, раньше даже самые гениальные старики себе не позволяли. Звезд много, артистов нет».

«Люди очень изменились, как много лиц-масок с пустыми глазами, как много равнодушных, буквально на глазах предавших родные традиции. Но что-то я не о том? Пора на дачу».

«Свобода — это отнюдь не вседозволенность. Свобода в творчестве — это ответственность перед культурой, которая формирует мировоззрение человека, и к ней это относится в самой большей степени. А некоторые понимают демократию, как отсутствие созидательных идей, отсутствие этики, воспитания нравственности и вкуса. Как лишь зачеркивание и поругание. Бывает больно от этого. И это не ворчание старого человека на молодежь, поверьте. Это горечь бессилия, что-либо внятное им объяснить. Они кивают из вежливости, но продолжают. Сейчас все объясняется в искусстве «производством»: «кинопроизвоизводство», «производство спектаклей». А у меня как-то невяжутся эти два понятия: «истусство» и «производство». Должно быть, я серьезно отстал…»

«Я в эту историю абсолютно случайно влип, и на всю жизнь. На Ипполита был утвержден Олег Басилашвили, но по ряду причин он не смог сниматься, и Эльдар судорожно, в пожарном порядке предложил сниматься мне. И я как-то очень неожиданно в это влез, как в ванну под душ, таким же образом. Я совершенно не предполагал, что эпизодная роль Ипполита будет иметь такой успех… Я этот фильм уже не могу смотреть. Правда, иногда натыкаюсь на него, когда телевизор смотрю, но тут же выключаю или минутки две посмотрю и все».

«Яичницу — раз. Макароны — два. Пельмени готовые из пачки — три. Сосиски — само собой. Картошку жареную по своему рецепту — никому не доверяю жарку и резку. Мясо — тоже есть свой рецепт. И обязательно жареный лучок отдельно — с бифштексом замечательно!»

«Раньше увлекался коньячком. Это увлечение не раз стоило мне дорого, оборачивалось проблемами… А теперь запиваю водочкой. А закусываю водочку грибочками, которые делаю сам по своему рецепту».

«Если бы я не стал артистом? Наверное, мог бы работать гидом и водить городские экскурсии и писать книжки по москвоведению. Я обожаю Москву: кривоарбатские переулки, старинные усадьбы, маленькие дворы: это мой мир. Жаль, что приходиться добавлять — мой «умерший» мир. Мне наплевать, сколько наворовали те, кто сейчас у власти в городе! В аду их жарить будут не за воровство, а за «точечную» застройку — они убили город.»

«У нас бесконечные «великие, гениальные, звёзды», просто куда ни глянь — всюду звёзды! Звёздные дорожки с отпечатками «великих» рук, бесконечные премии с разными названиями… И в этой гремящей славословием и бряцанием наград пустоте оказалось, что времена тут ни при чём — кто был художником, невзирая на времена, кто по сути художник — тот им и остался».

«Каждый из нас понимает, живет ли он в свое время или не в свое. Я-то знаю точно, что попал не в свое. Должен был жить во второй половине XIX века. И я все время играл не тех, кого мне нужно было играть. Но попадания случались. Абсолютно точное, стопроцентное — Стива Облонский в «Анне Карениной»…

«Мне грех жаловаться на свою судьбу. Счастье — понятие относительное. Для меня — счастье, что всю жизнь я имел возможность заниматься любимой работой, а это, пожалуй, самое главное!»

«Я всегда стараюсь находить в людях прежде всего хорошее. Приезжая с гастролей, съёмок, я рассказываю жене, каких прекрасных людей я встретил. Она, смеясь, говорит: «У тебя все люди прекрасные». Может быть, это моё заблуждение, но так хочется в это верить!..»

«Сейчас я хожу в театр редко. Но то, что я смотрю и в театре, и по телевизору, чаще всего поражает своим непрофессионализмом, плоскими мыслями, тем самым желанием «удивить», шокировать, эпатировать — не знаю, как ещё это назвать. Нет, обо мне не забыли. Зовут, приглашают. Обещают неплохие деньги. Предлагают деньги за один съемочный день, которые превышают мои прежние гонорары за большую роль в полнометражной картине! Я честно читаю сценарии. И порой мне приходит в голову вопрос: «А может поучаствовать во всем этом?» Потом поднимаю трубку и вежливо отказываюсь, потому что ответ мой перед самим собой ясен. Но буду честен до конца: есть и сегодня три молодых режиссера, у которых бы снялся и без гонорара. И хочу верить, с каждым годом таких режиссеров станет больше. Как видите, я все еще оптимист!»…

«И я — заядлый садовод и собачник!».
(последний пес, любимец Юрия Васильевича, спаниель Бус пережил хозяина почти на четыре года. Бус так и не вошел в кабинет хозяина после его смерти).