ПЬЕСА
.
«- Ты не учел лишь одного! — воскликнула она.
— Я не забыла ничего и вот отомщена.
Припомни взгляды свысока и каждый твой уход,
Припомни, как ждала звонка я ночи напролет,
Припомни мой собачий взгляд всегда тебе во след,
— И то, как я узнала ад за эти десять лет.
Лишь одного ты не учел, не веря до сих пор,
Что жертва станет палачом, перехватив топор.
Пока утехи ты искал в разнузданной гульбе,
Твой лучший друг со мною спал и врал в глаза тебе.
Он ведал, мне благодаря, про каждый твой порог,
И, притворяясь и хитря, вредил тебе, где мог.
Четыре года сводит он на нет твои труды.
Ты опозорен, разорен, но это пол беды.
За унижение свое я пятый год подряд
Тебе по капельке в питье подмешиваю яд.
Мы все устроили хитро, следов отравы нет,
И будет гнить твое нутро еще десяток лет.
Ты здесь останешься, чумной, от ужаса слепой,
Сейчас он явится за мной и заберет с собой.
.
Ревела буря, дождь хлестал и, вторя шуму вод,
Гремел и молнией блистал полночный небосвод.
.
— Ты не учла лишь одного, — промолвил он в ответ,
— Ведь для мужчины ничего святее дружбы нет.
Но это женскому уму вместить не хватит сил.
Он спал с тобою потому, что я его просил.
О, мы натешились вполне, тебе готовя ад:
Он дал противоядье мне, про твой проведав яд.
Но это трюк недорогой, важнее есть дела:
Он для тебя достал другой, и ты его пила.
Так, состраданье истребя, я отомстил жене.
Он ждет за дверью не тебя — явился он ко мне.
Итак, готовься. Близок час. Развязка впереди.
Теперь он, верно, слышит нас — входи, мой друг, входи!
.
Ревела буря, дождь шумел, и ветер выл, как зверь,
И оба белые, как мел, уставились на дверь.
.
— Ты не учел лишь одного, — промолвил друг, входя
(Лицо угрюмое его блестело от дождя).
Я вашу наблюдал войну, оставшись в стороне.
Я не люблю твою жену, но ты противен мне.
Греховно блудное житье, вам нет пути назад:
Противоядие мое усиливало яд.
За то, что я переносил нешуточный урон,
Я завещанье попросил у каждой из сторон.
Условность жалкая, пустяк — и как не удружить:
Ведь ты, удачливый толстяк, надеялся пожить!
Да и жена твоя, любя, дарила мне в ответ,
Все, что украла у тебя за эти десять лет.
Сейчас я вас почти люблю, затем что через час
Я во владение вступлю всем, что украл у вас.
Я подожду, — добавил он,
Загородив проем, — покуда, воя в унисон,
Вы сдохните вдвоем.
.
Ревела буря, дождь плескал, и друг, уже не хмур,
Глазами жадными ласкал ампирный гарнитур.
.
Он не учел лишь одного, — и в том его вина,
— Что длань сильнее, чем его, над ним занесена,
Что я, как автор, не хочу с таким мириться злом,
И не позволю палачу вселиться в этот дом.
Я все решил. Я сделал так — и всяк меня поймет,
— Что и супруга и толстяк таили свой расчет.
Им был обоим ни к чему свидетель темных дел.
Они давали яд ему, а он недоглядел.
Ему хватило бы вполне для многолетних мук,
Того, что в водке и вине ему давал супруг,
А то, что грешная жена ему всыпала в чай,
Могла бы среднего слона угробить невзначай.
Он сам с утра не чуял ног и лыка не вязал,
И будет их последний вздох синхронен. Я сказал.
.
Три трупа предо мной лежат. Троим не повезло.
Я наблюдаю, горд и рад, наказанное зло.
Ведь я у всех — и поделом — раскаянье исторг,
И в реве бури за окном мне слышится восторг!
Однако, худшее из зол мрачит мое чело:
Я сам чего-то не учел…
Но не пойму, чего.