А потом неизбежно ложится снег, белым бинтом по свежим осенним шрамам. И он равняет бугры и ямы.
Пьяной бабой у клуба лежит, блестит расшитым пайетками платьем, но побесился — и хватит,
снег сходит.
Как правило, в предновогодье.
И все ходят, и ноют: как так, Новый год без снега? А город укутан рождественской негой, как будто зажмурился: жмурятся магистрали и улицы, жмурятся парки и фонари. И на раз-два-три снег ложится опять и лежит уже долго-долго, успевает достать и он, и пожелтевшая ёлка, а особенно пуховик. Да и варежки хочется снять. И вот ты считаешь четыре и пять, а снег всё лежит. Лежит он и на двенадцать. Весна и не думает начинаться, ты ходишь без шапки назло опоздавшей весне, болеешь, видишь во сне:
снег сошёл
и оно так и есть. И теперь хорошо: наступает весна. Город потягивается после сна: тянутся улицы и магистрали, лосины на задницах кралей, коты, и ты тоже тянешься. Тянешься к солнцу. И с крыш вместе со стаявшим снегом льётся жизнь, и скорость такая, что только держись! Вот понеслись и жаркие дни, мерцают огни на проснувшихся улицах, и вдруг
небо хмурится
И день уже стал короче, прохладнее ночи, и ты достаёшь сапоги (хоть ужасно не хочешь), листья желтеют, и улицы вновь понемногу сереют. Сереют магистрали и фонари. И ты дуешь на солнце, шепчешь:
гори, гори!
А оно все тускнее. И опять сентябреет. И все выживают, как кто умеет: коты по подвалам, крали в лосинах по тренировочным залам, чтоб к лету опять похудеть
а в город приходит смерть
Её ещё называют осень. Она всё сметёт, засосёт, впылесосит, покроет дождём и размажет по городу слоем грязи. Осень, как чей-то враждебный разум, ворвётся в мысли, пройдёт по магистралям и улицам, спутает карты и смыслы, и всё зажмурится, как от боли морщится человек
и город снова застелет снег