Мария Николаевна никогда на свое здоровье не жаловалась. Всю жизнь она прожила в деревне, а там и воздух чистый, и еда только натуральная, и нервы тратить особенно не на что. Муж Анатолий помер очень рано, ему еще и сорока не было. Но оно и понятно — любил он к бутылочке прикладываться. Очень любил. Вот, печень и подвела. Похоронила его Мария, погоревала, как положено, а дальше жить-то надо. Тем более, что на руках сынишка остался, а зарплата в колхозе — сами знаете, какая. А тут как раз мужчина видный подвернулся. Мужиков-то в деревне — раз, два и обчёлся, да и женаты все. А Максим Петрович только из тюрьмы освободился. Жена его бросила и квартиру в городе оттяпала, пока он сидел, вот он и приехал в деревню. Устроился в МТС, потому, как мужик он был рукастый, стал трактора чинить, комбайны. Мария как-то попросила его калитку починить, она давно на одной петле болталась, так он за десять минут управился. Калитка, как новенькая, даже скрипеть перестала. Хотела она его отблагодарить, как положено, самогоночки собственной предложила, а он и говорит, мол, непьющий я. То есть, совсем. Лучше, говорит, хозяйка, ты мне комнатушку какую-нибудь выдели, а я тебе завсегда по хозяйству подсоблю. А то, дескать, дома своего пока нет, так на МТС и ночую. Ну и приютила его Мария. Да так приютила, что через два месяца пошли они в сельсовет и расписались.

Максим был хорошим мужем — не бил, не пил, дом в порядок привел, к сынишке Васе относился хорошо. Жить бы да радоваться Марии, но видно не судьба. Уехал он как-то в город, сказал — по делам. Уехал и пропал. Месяца два о нем ни слуху, ни духу не было. А потом зашел к Марии участковый и сказал, что посадили Максима опять и надолго. Мол, убил он кого-то. Осталась Мария вдвоем с сыном. Вася был мальчик смышленый, учился хорошо, а потом уехал в город, в институт поступать, да там и остался. С тех пор она одна и жила. А много ли ей одной нужно? Корова есть, пять козочек, куры, огород… В общем, прожила Мария вторую половину жизни в полном спокойствии и благополучии. Оттого и здоровье хорошее.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Годы — они свое берут, и на восьмом десятке прихватило Марию Николаевну не на шутку. В тот день она в огороде сорняки полола, как вдруг где-то в груди сдавило что-то, и ни вдохнуть, ни выдохнуть. Упала Мария на землю и подняться не может. Хорошо, что соседка Вера через забор это увидела и бросилась на помощь. Подняла ее, в дом отвела и на кровать уложила. Говорит, мол, солнышко припекло, оттого и плохо стало. Лед надо бы ко лбу приложить. Нашла она в холодильнике лед, компресс холодный сделала, а Марии все хуже и хуже. Тогда уж за фельдшером позвали, благо он тоже сосед. Фельдшер сразу прибежал. Давление померял, за руку подержал, а потом и говорит Вере, чтобы та шла скорую вызывать. А Вера ему говорит, что врачам нынешним доверять нельзя, а вот на соседней улице баба Катя живет, она знахарка хорошая, не одного человека уже на ноги поставила, а Марию, тем более, вылечит. Тут фельдшер вдруг как рявкнет на нее не своим голосом: «А ну, бегом, дура, в магазин! Там телефон. Зови скорую. Скажи, мол, инфаркт».

Долго скорую ждали, часа два. Фельдшер Марии укол сделал, а ей от него легче не стало. Рука левая совсем отнялась, боль такая, что аж слезы из глаз. Наконец, приехала скорая из района. Марию на носилки переложили и в машину занесли. Там ей еще один укол сделали и капельницу поставили. В районную больницу тоже больше часа ехали, а дороги у нас — сами знаете, какие. На каждой кочке, как будто кто кувалдой в грудь бьет — такая боль. А потом Мария и вовсе сознание потеряла. Очнулась в реанимации. Доктор — совсем молодой еще мальчишка — сказал, что еще немного, и не откачали бы. Но слава Богу, все обошлось.

На следующий день Васька из города примчался. Он, к тому времени, высокий государственный пост занимал, большим начальником стал. Поговорил с врачами, сказал, что заберет мать в «обкомовскую» больницу. Там и уход лучше, и питание хорошее, и врачи опытные. Врач ему говорит, мол, нельзя ее сейчас транспортировать, пусть оклемается немного. Но Васька ни в какую — забирать и все тут. В общем, накачали Марию лекарствами, усадили в Васькину служебную «Волгу», и повезли в областной центр. Доехали благополучно. А больница и вправду отличная оказалась. Чистенько так все, кафель импортный, полы паркетные, палаты двухместные. Доктор — солидный мужчина с седой бородкой — вежливо так говорит:
— Вы, Марья Николавна, пока тут располагайтесь, лежите, отдыхайте, а завтра мы вас к операции готовить будем.
— Вы что ж, меня резать собираетесь — испугалась Мария — Я ж никогда ничем не болела. Даже зубы все свои.
— Да вы не бойтесь, Марья Николавна, операция небольшая, а без нее ваше сердце долго работать уже не сможет. Возраст, понимаете ли, никого не щадит. Все будет хорошо.
Тут и Васька поддакивает:
— Мама, Аркадий Семенович очень хороший врач, он знает, что говорит. Слушай его.
— А как же дом, хозяйство? — спохватилась Мария — скотину доить-кормить надобно, а я тут разлеживаюсь.
— Не беспокойся, мама, я об этом позабочусь. Сегодня же поеду и договорюсь с соседями. В общем, уложили Марию в кровать и сказали без нужды не вставать. Еду здесь прямо в палату носят, да и в тумбочку Васька пакет с фруктами запихнул. Боязно ей, конечно, а куда деваться? Пришлось согласиться на операцию.

А ночью Марии опять плохо стало. Сердце пуще прежнего болит. Соседка по палате увидела это и нажала какую-то кнопочку над кроватью. Прибежала медсестричка, снова пульс щупала, давление меряла, а потом дежурного врача позвала. Все засуетились, а доктор говорит, мол, срочно в операционную. Привезли каталку, и санитар с медсестрой стали перекладывать Марию на нее. А когда, наконец, переложили, то ей сразу легче стало. Мария доктору и говорит:
— Может не надо в операционную? Сердце отпустило, а завтра Аркадий Семенович придет и сделает операцию, как собирался.
А доктор и слышать ничего не хочет. Везите, говорит. Ну и повезли ее по коридору. Коридор длинный, ехать долго, а Марии вдруг в туалет приспичило. Какая уж тут операция. Говорит она санитару:
— Сынок, останови на минутку у туалета, мне сбегать нужно.
— Ладно, только не задерживайтесь, а то мне от доктора влетит — отвечает санитар.

Слезла Мария с каталки и пошла, куда ей указали. Дверь в туалет открыла, а там еще один длинный коридор. Шла она не спеша, чтобы больное сердце не растрясти, а потому долго. Наконец, вышла она в большой зал. Не просто большой, а огромный, каких она в своей жизни еще не видела. Кругом мрамор розовый, колонны высокие, а потолки сводчатые, как в церкви, только выше. Красота невиданная. Вот, думает Мария, отгрохали больницу за народные деньги, не то, что наша районная. Там стены крашенные, облупленные, полы дощатые, стекла битые. А тут прямо, как в музее. Да что там музей! Дворец, не иначе.

Идет она, туалет ищет, а вокруг люди какие-то ходят. Все больше пожилые, но есть и молодежь. Вдоль стен диваны кожаные стоят, и на них люди сидят, разговаривают между собой. Спрашивает Мария у людей, дескать, где тут туалет, а все только плечами пожимают и руками разводят. Наконец, указала ей какая-то женщина, куда идти. Сделала Мария все свои дела и обратно направилась, как вдруг видит: на диване сидит муж ее второй, Максим. Сидит и газетку читает. Постарел, конечно, но она его сразу узнала — как-никак два года вместе прожили. Обрадовалась она и к нему:
— Максим! А ты как тут оказался?
— Маня? Ты ли это? — обрадовался муж — иди сюда, присаживайся.
— Тебя уже выпустили? — спросила Мария, усаживаясь на мягкий диван — Что ж ты, мерзавец, тогда шляешься черт знает, где? Я тебя столько лет ждала! Васька вон, вырос уже, большим начальником стал.
— Не мог я к тебе вернуться, Маня, видишь сама, где я.
— А мне участковый сказал, что ты убил кого-то. Это правда?
— Правда, Маня. Не хотел я, но так получилось. Эта сучка, моя первая жена, все забрала, меня на улицу вышвырнула, ну ты знаешь.
— Так ты к ней ездил?
— Поехал. Хотел кое-какие вещи забрать. Договориться по-хорошему. Ну и с хахалем ее новым повздорили. Слово за слово, а там и драка вышла. Не хотел я никого убивать.
— А как же так получилось-то?
— Да эта сучка сзади меня чем-то по голове стукнула, в глазах потемнело, а хахаль ее на меня навалился и давай душить. Тут-то нож под руку и подвернулся. Да и зачем тебе эти подробности?
— Так ты его ножом… того?
— Обоих, Мань. Обоих.
— Батюшки! — всплеснула руками Мария.
— Я уж не соображал ничего в горячке. Прости меня, Маня.
— Та давно уж простила — всхлипнула Мария и прижалась к мужу — Поедем домой?
— Не могу я домой — сказал Максим и отвел глаза в сторону.
— Почему же? Ты ведь уже освободился.
— Нет, Мань, здесь я и останусь уже.
— А что с тобой, чем ты болен? — спохватилась Мария — Неужели такая болезнь неизлечимая?
— Ты это… Беги, давай на операцию. Тебя, поди, врачи заждались уже.
— Ой! А ведь и правда, санитару влетит за меня. А ты ведь завтра здесь будешь?
— Буду, буду — успокоил ее муж — Никуда я отсюда не денусь. Увидимся еще. А ты беги, тебе сердце нужно срочно отремонтировать. Завтра будешь, как новенькая — улыбнулся он.
— Да бес с ним, с сердцем! А откуда ты…
— Беги! — уже твердо оборвал он ее — Тебя ждут.

Мария обняла мужа, поцеловала его и быстро направилась к выходу. Она догадывалась, что ее уже хватились и ищут по всей больнице. А санитара, который ее отпустил в туалет, теперь и уволить могут. Эта мысль заставила ее прибавить шаг, и через несколько минут она вышла к своей каталке. Санитар переминался с ноги на ногу и явно нервничал, но ничего не сказал. Вскарабкавшись на каталку, Мария успокоилась. Теперь-то все будет в порядке.

Очнулась она в реанимации. Вокруг суетились врачи и медсестры. Все тело нестерпимо болело.
— Посмотрите на меня — сказал врач и посветил фонариком прямо Марии в глаза — вы меня слышите?
— Да — ответила она, но не услышала своего голоса.
— Посмотрите влево, посмотрите вправо — не унимался назойливый доктор. С его лба упала капелька пота прямо ей в глаз.
Мария с трудом приходила в себя. Операция уже закончилась — подумала она — почему же мне так плохо?
— Вы можете говорить? — вновь услышала она голос врача.
— Да… Кажется.
— Как вас зовут?
— Маня… То есть, Мария — прохрипела она.
— Какой сейчас год? — спросил надоедливый врач.
— Да что вы… Восемьдесят… черт! … седьмой.
— А месяц?
— Июнь, кажется.
— Ну, слава Богу — улыбнулся доктор — с возвращением вас, Мария Николаевна!
Мария ничего не поняла, да и не до того ей было. Все тело ужасно болело, и больше всего ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Врач вышел и обратился к кому-то. Она услышала взволнованный голос сына, это ее немного успокоило. Постепенно боль начала стихать, и она смогла вдохнуть полной грудью. А еще через некоторое время она провалилась в глубокий сон.
Через два дня Марию перевели в ее палату. А еще через неделю, она смогла сама вставать с постели. Васька навещал ее почти каждый день, приносил заморские фрукты, кефир, булочки и конфеты. Правда, конфеты врач ей запретил есть, поэтому она угощала ими соседку по палате, медсестер и нянечек. Наконец, Аркадий Семенович разрешил ей самостоятельно выходить из палаты, и Мария решила пойти и найти своего мужа. Туалет находился прямо напротив ее палаты и оказался самым обычным больничным туалетом. Тогда она пошла по коридору в сторону операционной, в надежде найти ту самую дверь, которая вела в мраморный зал с колоннами. Она поочередно заглядывала во все двери, но попадала то в другие палаты, то в ординаторскую, то в процедурный кабинет. Заветной двери нигде не было. На утреннем обходе она спросила у лечащего врача:
— Аркадий Семенович, а как мне пройти в ваш мраморный зал? Я уж и дорогу запамятовала.
— Какой-такой зал? — удивился доктор.
— Ну, такой большой зал, с колоннами и высоким потолком. Там еще диваны кожаные везде.
— В нашей больнице? — на лице врача было искреннее удивление.
— Ну да! Когда меня везли на операцию, я отпросилась у санитара в туалет и попала в этот зал. А вот теперь не могу найти туда дорогу.
Лицо Аркадия Семеновича внезапно помрачнело:
— Марья Николавна, какой еще зал, какой санитар, какой туалет?
— Ну как же! Меня на каталке вез молодой человек, а я попросила его остановить у туалета.
— Марья Николавна! — врач попытался придать своему голосу спокойствие и уверенность — В реанимацию вас везли две медсестры и дежурный врач, никакого юноши-санитара не было. А забрали вас из палаты в состоянии клинической смерти. У вас случился второй инфаркт. Вы просто физически не могли куда-то ходить.
— То есть, как это? Я что… Я была на том свете, что ли?
— Да, именно так.
— Не может этого быть! Я же помню все.
— Видите ли, Марья Николавна, человеческий мозг так устроен…
— Это ж получается, что и Максим уже умер — перебила его Мария, глядя куда-то сквозь стену.
— Какой Максим?
— Муж мой — пробормотала Мария и вдруг слезы потекли по ее щекам — А я ведь с ним разговаривала, как сейчас с вами.
— Успокойтесь — врач погладил ее по спине — Это был просто сон. Считайте, что он вам приснился.
— Это ж сколько ему сейчас должно быть — продолжала Мария говорить уже сама с собой — Он ведь старше меня намного был.

Всю ночь Мария плакала в подушку. Уснуть ей удалось лишь под утро. После обеда заехал сын, и она подробно рассказала ему все, что с ней произошло.
— Я это знаю — неожиданно заявил Василий.
— Что ты знаешь, Васенька?
— Про Максима Петровича знаю.
— Я не понимаю, скажи мне все, что ты знаешь.
— Мама, его посадили за двойное убийство. Он зарезал свою бывшую жену и ее мужа. Его нашли по горячим следам. Сняли прямо с поезда, когда он ехал домой. Потом был суд, ему дали пятнадцать лет строгого режима. Он успел отсидеть двенадцать и умер в тюрьме от туберкулеза. Я не хотел тебя расстраивать и не рассказывал об этом.
— Значит все, что он мне рассказал, это правда?
— Кто рассказал, мама? Его нет. Он давным-давно умер.
— Но я же с ним разговаривала! Я видела его, как вижу тебя, я обнимала его.
— Мама, ты понимаешь, что ты сейчас говоришь глупости? Это был сон. Тебе же врач об этом сказал.
Она ничего не ответила на это.
Операция прошла успешно, и вскоре Марию выписали из больницы. Сын отвез ее в деревню, и дома она быстро пошла на поправку. Но с тех пор она стала замкнутой и неразговорчивой. Только соседи друг другу рассказывали, что по ночам она подолгу разговаривала с фотографией своего покойного мужа. После этого случая Мария прожила еще много лет, пережила перестройку, развал страны, тяжелые девяностые и умерла в глубокой старости. Ее похоронили на деревенском кладбище, и на ее могиле теперь стоит скромный православный крест. Но хочется верить, что она наконец-то нашла дорогу в тот самый мраморный зал с колоннами и кожаными диванами. И что сейчас она сидит на мягком диване рядом со своим непутевым мужем и рассказывает ему, как она прожила все эти годы.