Мой старый добрый друг,
мы оба постарели.
Да, что там говорить:
пуд соли вместе съели.
Спасибо, друг и брат,
за преданность, за счастье,
что ты в моей судьбе
своё дарил участие.
Люблю тебя, мой друг,
весёлого и злого,
задорного люблю,
серьёзного, смешного.
Мой старый добрый друг,
как жили мы доселе:
ты утром подбегал
будить меня к постели.
Тянул ты на себя
зубами одеяло,
и поводок тащил,
и сердце ликовало.
Дом опустел давно,
в нём ты, да я остались.
Семнадцать лет почти,
как мы не расставались.
И все семнадцать лет
мы неразлучны были,
мы дружбу берегли,
мы преданность ценили.
Делили мы с тобой
и завтраки, и ужин,
и нам никто другой
с тобою не был нужен.
Мы столько лет с тобой
друг друга понимали.
Да, что там говорить,
мы словно братья стали.
Ты каждый жест и взгляд
мой понимал дословно,
и всё-то шло у нас
с тобою, брат мой, ровно.
И наши две души
судьба в одну сплетала,
но так случилось, брат,
что, вдруг, тебя не стало.
Оставил ты меня,
оставил, брат мой милый.
Склоняюсь до земли
над свежею могилой.
И этот скорбный крест
мне душу разрывает,
и, по тебе скорбя,
душа моя страдает.
Мой старый верный пёс,
ну, что мне жить осталось?
Уж ты меня дождись.
Жизнь — миг, такая малость.
Уж ты там не грусти,
мы скоро будем рядом…
Ну, что; мой верный пёс,
прости, идти мне надо.
И, сгорбившись, старик,
сам точно пёс бродячий,
так бережно в руке
ошейник нёс собачий.
Безликий поводок,
как змейка извивался.
— Домой, мой друг, домой,
ишь, псина, разгулялся…
Он испугался слов,
что с языка сорвались,
и слёзы промокнул,
что на глазах собрались.
Пришёл старик в свой дом
для счастья не пригодный,
и в миску пса налил
трёхдневный борщ холодный.
Себе налил сто грамм,
в сердцах перекрестился:
— За упокой души…
И с чувством помолился.