Ну, здравствуй, ошибка моя фатальная.
Я тоже застрял в ледяной глуши,
и тщетно пытаюсь найти проталину
в заснеженных дебрях твоей души.
Вчера я раскладывал карты веером,
в пасьянсах на части судьбу дробя,
безумно желая, чтоб ты поверила,
что мир не обязан вокруг тебя
вращаться, одаривать светом ласковым,
скулить у твоих королевских ног,
раскрашивать будни цветными красками…
Ты знаешь, а я бы, наверно, смог
тебе подарить пусть не всю Вселенную,
но свой уголок на её краю.
Я даже согласен, пускай разменная
монетка согреет ладонь твою.
Из пальчиков выскользнет и покатится,
легко затеряется где-нибудь.
Ты снимешь корону, и в белом платьице
проводишь монетку в последний путь.

На все ледяные четыре стороны
ты можешь отправить меня — пойду.
А, хочешь, я стану придворным вороном,
как в сказке? Но только имей в виду,
что воронам свойственно одиночество,
во взгляде таится немой укор,
а их потрясающий дар пророчества,
как правило, сводится к «Nevermore!»

И всё б ничего, но уйти по-доброму
уже не получится — злись, не злись.
Зверек, что от боли кричит под ребрами,
когтями стальными кромсает жизнь,
судьбу изменяет по наущению
той силы, что всякой другой сильней…
И пройдена точка невозвращения,
и стимула нет возвращаться к ней.

Короткие тени скользят по комнате,
луна безразлично глядит в окно.
В моем беспокойном, но тихом омуте
чертей разномастных полным-полно.
Они на свободу рванут при случае,
и всё это действо, как мир старо.
Потрепанный бес, одолев излучину,
уткнулся рогами в мое ребро.
Увы, как бывает порой, не сразу я
сумел догадаться, что он не враг.
На ниточках, к пальцам твоим привязанным,
душа моя пляшет не просто так.
В экстазе порочном гремит оковами,
звенит бубенцами, как верный шут.

Но, Ваше Величество, расколдовывать
меня бесполезно — напрасный труд.
Мы верим, упрямо творя грядущее,
едва ли не каждому миражу.
Нарядная жизнь, как строка бегущая,
мелькает, а я на неё гляжу.
Поэтому пусть всё идет по-прежнему,
своим чередом в суматохе дней…
…Искрится на солнце вершина снежная,
и ворон устало кружит над ней…