За тот же самый горизонт,
в те дальние края,
на тот неведомый пунктир,
куда, забыв резон,
из века в век стремится мир, —
туда стремлюсь и я.
Судьба все машет мне флажком,
препятствий не чиня;
однако тот простой секрет,
что в странствии моем
большого смысла нет, —
уже не новость для меня.
Ведь что стихи! Бряцанье шпор.
Меж прочих величин
их номер — даже не второй.
Стихи, положим, вздор —
как говорил один герой.
И даже не один.
Слова не труд, слова не в счет,
поэт на деле — враль
и плут, и дом его — корчма,
и календарь не врет:
и впрямь повсюду тьма,
и смысла нет стремиться вдаль.
А я стремлюсь и это жаль…
Но где-то льстивая поет
труба… красивая труба.
И снова в путь меня влечет
судьба… счастливая судьба!
Моя судьба.
И снова — пляска городов,
мельканье фонарей,
в глазах — дорожные столбы,
тошнит от поездов,
и гул бессмысленной толпы
страшит, как рев зверей.
О, кочевая жизнь шута!
И все-то лишь затем,
что иногда внезапный блик,
случайная черта,
слезою сквозь вуаль
блеснет, как адамант
с небес, — и чувствуешь на миг,
что ты не так уж нем,
что есть в тебе талант
и голос звонкий, как хрусталь.
А после — смерть, и это жаль…
Но где-то дальняя поет
труба… прощальная труба.
И снова в путь меня влечет
судьба… печальная судьба…
Моя судьба.