Я остановился возле магазина, чтобы купить сигарет. Уже было достаточно темно, уличные фонари освещали пустой тротуар, и ветки деревьев отбрасывали на асфальт длинные причудливые тени. В магазине никого не было, молчаливая продавщица протянула мне пачку «Кента», и я снова вышел в теплый октябрьский вечер, остановился под фонарем и закурил. И тут же увидел его. Мальчика лет десяти, несущего на руках дохлую кошку.
Признаться, сначала я подумал нехорошее. И уже даже сделал шаг вперед, чтобы воздать по заслугам малолетнему бандиту, тем более, что кошек я всегда очень любил. Но — остановился. Мальчик нес кошку бережно, словно она была живая, осторожно прижимая к себе, да и на лице у него было спокойно-отрешенное выражение, совершенно не характерное для детей-садистов. И я направился к нему. Похоже, у мальчишки стряслась большая беда.
Он, увидев меня, остановился и посмотрел вопросительно. Горя в его глазах тоже не было, только легкий интерес. И выглядел он… Он выглядел очень сосредоточенным, словно был занят важным делом.
— Тебе помочь? — зачем-то брякнул я.
Мальчик покачал головой и что-то прошептал на ухо мертвому животному. И я понял, что оставить на темной пустой улице не совсем адекватного ребенка я не могу.
— Давай я тебя домой отвезу? — снова спросил я, чувствуя себя неловко. Такое предложение от взрослого мужика в наше странное время могло попросту испугать мальчика. Но он не испугался. Поднял на меня глаза и негромко сказал:
— Не надо. Я уже почти пришел, мне только одну подворотню пройти. А живу я вообще в другом районе.
Я понял, что совершенно перестал хоть что-то понимать. Поэтому сделал то, что сделало бы большинство. Посмотрел на дохлую кошку и спросил:
— Что случилось?
Кошка была большая, белая, с несколькими рыжими и черными пятнами и очень грязная. И совершенно не выглядела домашней.
— Не знаю, — мальчик едва заметно пожал плечами, — я ее такую нашел, наверное, машина сбила.
— А… — наконец осенило меня. — Ты хочешь ее похоронить? Давай я тебе помогу, у меня есть лопата в багажнике.
— Нет, что вы, не надо ее закапывать! Знаете, как ей потом трудно будет выбираться?
Тут я испугался окончательно. С мальчиком точно что-то было не в порядке, с таким выражением лица обычно не шутят.
— Э… — осторожно начал я, — понимаешь, эта кошка… Ну, мертвая, совсем…
— Да нет же, не совсем, — мальчик едва заметно улыбнулся, — у нее еще шесть жизней осталось, все будет в порядке.
Он говорил таким тоном, словно успокаивал меня. Но эффекта добился совершенно противоположного. Я сделал вдох и выдох, но и это не помогло: мертвые животные — не самые подходящие игрушки для детей.
— Я понимаю, вы мне не верите, — он тоже вздохнул, — поэтому я и стараюсь переносить кошек, когда уже темно. Во-первых, редко кто задает вопросы, а во-вторых, их в новом месте не видят мертвыми. А это очень важно.
— Мертвыми? На новом? Ты думаешь, что если перенести кошку в другое место, она оживет?
— Ну, конечно. Если у нее еще остались жизни. У кошек же их девять, вы разве не знаете?
Это я знал, но не предполагал, что мальчишка может действительно принимать это высказывание всерьез. Поэтому просто покачал головой.
Мне и самому мертвые кошки всегда казались чем-то противоестественным. Ну не может кошка быть мертвой и все. Не вяжется это с какими-то базовыми устройствами мироздания, ну и с самими кошками. Но я слишком долго жил в этом не слишком справедливом мире, чтобы понимать, что…
А впрочем… Не хотел я ничего понимать. Мальчишка явно верил в то, что кошка оживет. И я не хотел быть тем, кто окунет его в реалии взрослой жизни.
— А как ты узнаешь, сколько осталось жизней?
— Не знаю, чувствую и все. Они, эти жизни, вибрируют немного, как будто кошка мурчит. Вы тоже можете потрогать, сразу поймете.
Не знаю, что на меня нашло. Внезапно я взял и провел пальцами по грязной белой шерсти. И… мне показалось, что я действительно ощутил легкую вибрацию. Постаравшись не отдернуть руку, я медленно ее убрал и посмотрел на мальчика. Он улыбнулся, видимо, понял, что я почувствовал.
— Вот. Кошку нужно унести от ее прошлой, уже закончившейся, жизни, в другую, в которой никто не знает, что она умерла. Иногда достаточно просто перенести в другой район города. Некоторые кошки, когда чувствуют, что одна жизнь заканчивается, сами уходят и прячутся где-нибудь.
— А… Я же вот видел… А ты сказал, что сюда нес.
— Вам можно.
— Почему?
— Не знаю. Просто чувствую. Извините, мне надо идти, скоро перестанут ходить автобусы, и мне придется опять долго идти пешком.
Я снова хотел предложить довезти его до дома, но не стал. Просто стоял и смотрел, как он завернул в подворотню и исчез в тени. А потом сел обратно в машину и уехал.
Не то что бы я забыл эту историю. Просто почему-то не хотел об этом думать. Возможно, боялся, что мой взрослый мозг заставит меня жалеть странного мальчика и несчастную уличную кошку, у которой никогда не будет никакой другой жизни. Не хотел я никого жалеть. Хотел просто верить, как верил этот мальчишка.
Однажды я опять проезжал мимо того самого магазина. Не знаю, зачем я это сделал, но снова остановился и зашел в магазин. Тем более, что сигареты и правда заканчивались.
Кошка лежала прямо на прилавке. Большая, белая, с рыжими и черными пятнами. Судя по ее виду, давно и глубоко беременная.
— Это ваша? — спросил я молчаливую продавщицу.
— Наша, не продается, — внезапно улыбнулась она.
— А откуда она у вас?
— Откуда в магазинах кошки берутся? С улицы пришла. Грязная такая была, смотреть страшно. Ну, помыли ее, теперь у Приблуды другая жизнь.
Я снова взял «Кента», расплатился, и, выходя, не удержался и погладил кошку. Она приоткрыла один глаз и внимательно на меня посмотрела. Я мог бы поклясться, что она меня узнала.
Первого своего кота я подобрал возле подземного перехода. Был январь, и полосатый, с отмороженными ушами зверь, видимо, просто замерз. Я наклонился и провел рукой по свалявшейся шерсти. И почувствовал, честное слово, почувствовал, как виброзвонок на телефоне — три раза.
Я не знал, что и как правильно делать, поэтому просто положил кота на заднее сидение. На машине ведь я мог увезти его очень далеко.
Я никогда не прихожу туда, где оставляю кошек. Я просто верю.