Манящий взгляд, изгибы плавных линий,
И вот ещё один упавший ниц.
Она себя вновь чувствует Богиней
В привычной череде бездушных лиц.
Мартини бьянко, алая помада,
И смоки айз, и Прага, и Париж.
Она брала от жизни всё что надо.
И он шептал ей по ночам «малыш».
А за стеклом кафе стояли двое,
Рука в руке, щемящее тепло.
В её душе без боя пала Троя,
Осколки в душу — битое стекло.
Латте, пломбир и мятная конфетка,
Четыре вдоха. Дура, Боже мой.
Она меняла жизнь на слово «детка»,
И не спешила в праздники домой.
Лишь кот из плюша и атлас дивана
Дарили ей бессмысленный уют.
И бархат штор и в плеере Риана,
И по субботам с девочками брют.
А за стеклом кафе стояли двое,
Она стирала номер без следа.
В её душе без боя пала Троя,
И по щекам солёная вода.