шестеренками ржавыми лязгая,
сердце кровь разгоняет устало.
говоришь, что любовь всегда частная,
абсолютной давно уж не стало.
и была ли она факт сомнительный,
а была, так вся вышла до талого.
говоришь, я опаслив и мнителен.
меня просто кормили обманами
слишком много и часто без повода,
было больно, теперь только чешется.
шарлатаны — голодные оводы,
иногда переносят штамм бешенства.
да и ты вавилонская грешница,
под копирку с картинки срисована.
до тебя как до неба! — мне где уж там…
твой бы лик да в музей бы с иконами.
грани тонкие как лезвие острое,
я боюсь о твой контур порезаться.
говоришь, что любовь — это плотское
и что я сноб, зануда и неженка.
просто я становлюсь очень взрослым,
от того слишком скучным и трезвым.
Питер Пен позабыл путь на остров,
потолстел, стал ворчливым и резким.
измотала погоня за первенством,
чехарда по горбам и чекпоинтам.
не слететь бы в кювет и не врезаться,
и что б «хайр» на скорости по ветру.
только патлы секатором срезаны
и чернила под кожу мне загнаны
комарино-жужжащими фрезами.
рожа сонна, небрита и наглая.
ничего не осталась от прежнего
в мир вошедшего милого мальчика.
ты мне слабость вменяешь за вежливость
и трусливость вменяешь за вкрадчивость.
я б поспорил с тобой, только без толку,
в этом споре ни йоты от истины.
правда снова останется между
вонью пороха и звонкостью выстрела.
не протест-манифест и не исповедь.
мне как волку давненько все побоку.
я сломаю любую лбом изгородь,
если вдруг не сломаю вдрызг голову.