В конце 1960-х в Москве по улице Горького шли два не очень трезвых художника: Дмитрий Плавинский и Анатолий Зверев. Внезапно Плавинский предложил: «Давай зайдем в гости к Асеевой!» И уже через несколько минут нежданные гости сидели за накрытым столом: хрусталь, столовое серебро, дорогие закуски. В доме антикварная мебель, хорошая библиотека, живопись в солидных рамах. Но 37-летний Зверев, одетый в какие-то лохмотья, ничуть не смущен тем, насколько его внешний вид контрастирует с обстановкой: он, не отрываясь, смотрит на хозяйку, благородную даму, которой уже за семьдесят. Внезапно он восклицает: «Старуха, я тебя люблю!» Так начался роман одного из самых ярких художников-авангардистов ХХ века и вдовы поэта Николая Асеева, знаменитой «музы русского футуризма».
Зверев
Жизнь Анатолия Зверева была судьбой «неустроенного гения». Он родился в 1931 году в Москве, в семье бухгалтера-инвалида и уборщицы. Полуголодное детство, постоянные болезни, но внезапно мальчик увидел картины Леонардо да Винчи и… стал считать его своим другом. С тех пор он постоянно что-то рисовал, лепил, выжигал, и то, что он очень талантлив, было очевидно каждому, кто видел его работы. Однако вскоре стало очевидно и другое: талантливый парень не желал подчиняться общепринятым правилам, а значит, в СССР его ждала непростая судьба.
Он поступил в «Художественное училище памяти 1905 года», но его отчислили с первого курса — за нескрываемое нежелание слушать преподавателей. В 19 лет его призвали на флот — и через семь месяцев демобилизовали по состоянию здоровья: матрос Зверев в припадке ярости набросился на офицера и был отправлен на принудительное лечение от вялотекущей шизофрении.
Вернувшись в Москву, Анатолий устроился на работу маляром. И ходил в музеи. Там и учился. Преподаватели ему были не нужны. Своими учителями он считал теперь не только Леонардо, но и Гойю, Рубенса, Веласкеса…
Потом его работы попались на глаза преподавателю ВГИКа Александру Румневу. Пораженный талантом Зверева, Румнев сделал так, что вскоре о художнике знала вся Москва.
Зверев работал как одержимый. Скупал по дешевке портреты вождей и писал на обратной стороне, краски разводил не на палитре, а в огромном тазу, а если не было красок, писал пеплом, свеклой, помидорами. Мог написать пару десятков картин за день.
Дмитрий Плавинский: «Анатолий работал стремительно. Вооружившись бритвенным помазком, столовым ножом, гуашью и акварелью, напевая для ритма: „Хотят ли русские войны, спросите вы у сатаны“, — он бросался на лист бумаги, обливал бумагу, пол, стулья грязной водой, швырял в лужу банки гуаши, размазывал тряпкой, а то и ботинками весь этот цветовой кошмар, шлепал по нему помазком, проводил ножом две-три линии — и на глазах возникал душистый букет сирени!»
Его картины покупали, но деньги он моментально спускал. Поэтому, несмотря на то, что Зверев был модным и востребованным художником, он по-прежнему не имел ни собственного жилья, ни мастерской, одевался как бомж, скитался по случайным знакомым и, конечно же, ужасно пил. При этом он пользовался невероятным успехом у женщин, что, впрочем, неудивительно: Зверев был не только талантливым художником, но и очень интересным собеседником, писал стихи, музицировал.
В 1965 году Зверева узнали в Европе: его выставки с успехом прошли во Франции и Швейцарии. Известна такая история (которая, впрочем, вполне могла быть байкой самого Зверева): когда слава художника стала международной, с ним пожелала встретиться сама Екатерина Фурцева. Узнав об этом, Зверев облачился в самую рваную одежду, какую только смог найти, облил себя водкой, взлохматил волосы и бороду, обернул ноги газетами, всунул их в калоши и отправился на прием. Увидев его, Фурцева смогла лишь прошептать: «Вы кто?» «Я Зверев», — гордо сказал художник и, вытащив из кармана газету (между прочим, «Советскую культуру», весь спектакль был тщательно продуман!), громко в нее высморкался, осторожно свернул и положил обратно в карман. «Идите, идите с богом», — только и смогла сказать Фурцева.
Дмитрий Плавинский вспоминал: «Свою жену Люсю с двумя детьми Зверев запирал, уходя в Ботанический сад играть в шашки, на амбарный замок. Оставлял ей краску и стопу бумаги — чтобы к вечеру все было изрисовано. У Люси тогда был период «кипящих чайников». Чтобы создать эффект кипения, Люся обмакивала пятерню в разные краски и шлепала ею по «чайнику». И так из листа в лист — бесконечная серия. Зверев приходил вечером и на всех «чайниках» ставил свое знаменитое «АЗ». Вся пачка этих «чайников» была предложена Игорю Маркевичу для выставки в Париже. Когда впоследствии Зверев получил фотографии той парижской экспозиции, люсины чайники занимали центральную часть выставки. Он крайне опечалился: «Неужели французы в живописи ничего не понимают?»
Асеева
Оксана (Ксения) Михайловна была почти на сорок лет старше Зверева. Она родилась в Харькове в 1892 году. У нее было четверо братьев и четыре сестры, их большой гостеприимный дом был в 1910—1920-х годах центром художественной жизни города. В их доме бывали Хлебников, Пастернак, Маяковский, Бурлюк, они устраивали поэтические и музыкальные вечера.
Лиля Брик писала: «Синяковых пять сестер. Каждая из них по-своему красива. Жили они раньше в Харькове. Отец у них был черносотенец, а мать человек передовых взглядов и безбожница. Дочери бродили по лесу в хитонах, с распушенными волосами и своей независимостью и эксцентричностью смущали всю округу. В их доме родился футуризм. Во всех них поочередно был влюблен Хлебников, в Надю — Пастернак, в Марию — Бурлюк, на Оксане женился Асеев».
В 1920-е годы Оксана вместе с двумя сестрами и с одним приятелем вышли на Гоголевский бульвар, вся четверка была абсолютно нага, правда, на груди молодого человека была завязана лента, на которой была написано: «За свободу нравов!» Прогулявшись по бульвару, они сели в трамвай, приведя пассажиров в полное изумление. Так Оксана и ее сестры боролись с обыденностью и с общепринятыми приличиями.
«Когда наша мама умирала, — вспоминала Оксана Михайловна, — она позвала Надю и сказала: «Ради Бога, не пускайте ко мне священников. А сыграйте мне концерт Аренского». Когда отец пришел со священником, им категорически не давали войти. Вера села за рояль и начала играть концерт. А мещане говорили: «Смотрите, радость в семье Синяковых. Мать умирает, а они играют!» Мы были эстетически выше других, поэтому нас не любили. Вся наша юность прошла под знаменем искусства…»
В 1916 году Оксана вышла замуж за Асеева. Они прожили вместе до самой его смерти в 1963 году, и все эти годы он ее обожал и посвятил ей множество стихов.
Не за силу, не за качество
Золотых твоих волос
Сердце враз однажды начисто
От других оторвалось.
Я люблю тебя ту самую —
Все нежней и все тесней,
Что, назвавшись мне Оксаной,
Шла ветрами по весне.
«Этот человек — мой любовник»
Их любовь не была ни выдумкой, ни эпатажем. Зверев говорил об Оксане Михайловне: «Она для меня как Богородица, и мать, и жена, и дочь». Писал ей стихи:
Здравствуй, солнышко, мой свет,
голубая с тенью.
У любви один ответ —
здравствуй, Ксения.
…Здравствуй, розочка и цвет,
незабудка милая. Мой всегда тебе совет
взять меня из Свиблова.
(В Свиблове у Зверева был угол в квартире, где жила его сестра с детьми.) А ее свободолюбивая натура, казалось, сразу признала в нем родственную душу, «зеркало» своей прежней жизни, а еще гения — уж гениев-то она на своем веку повидала немало! Они могли часами болтать друг с другом, шутить или просто сидеть рядом и наслаждаться своим счастьем.
При этом жизнь со Зверевым была непростой. Несмотря на обретенное счастье, продолжалось его пьянство, а с ним и пьяные дебоши. Асеева терпеливо сносила его выходки. Когда он приходил к ней пьяный, она его не пускала в дом, и он укладывался на газетах у ее порога. Утром же она его уже впускала, кормила. Если соседи вызывали милицию, чтобы усмирить дебошира, Оксана Михайловна всегда его защищала: «Товарищи милиционэры, будьте с ним осторожней. Он великий художник, не делайте ему больно. Пожалуйста, берегите его руки!»
Однажды соседка подошла к Оксане Михайловне и сказала: «Боже, как вы терпите этого пьяницу? Давайте сдадим его в милицию, и он больше не будет сюда ходить!» «Тише-тише, я вам скажу по секрету, только вы никому не говорите, — ответила Асеева. — Этот человек — мой любовник». Больше к ней не приставали.
От этого союза осталось удивительное наследие — множество написанных Зверевым портретов Асеевой, на которых она всегда была молода и прекрасна. Он писал ее до самой ее смерти. Когда Оксана Михайловна умерла — случилось это в 1985 году, — он пришел в ее квартиру и остался один перед гробом. А потом попросил принести листы бумаги — чтобы написать последний ее портрет. Сам он умер через год.