СОН ВО СНЕ.(одиночество)

…Она знала, ей нельзя сейчас плакать, если она заплачет, все посчитают её слабой, будут жалеть, а это она ненавидела больше всего на свете. Она чувствовала, что не может уже терпеть, она сильная, но не выдержит этого.
Тут что-то обожгло ей глаза, она сделала резкий шаг в сторону и чуть не упала: ноги её не слушались, в глазах всё затуманилось, но она уже куда — то бежала, она всегда куда-то убегала, не зная, куда ведут её ноги. Она спотыкалась, падала, но бежала, думая лишь о том, как бы побыстрее скрыться от людских глаз. Эта жгучая слеза обожгла ей щеку и побежала дальше, освобождая дорогу своим неуёмным сестрицам.
Да, она опять в лесу, на своей любимой поляне, здесь её ждёт покой, здесь она может не удерживать в себе эти проклятые слёзы. Пусть бегут! Пусть!
Она сидела, поджав под себя ноги и громко, закрыв лицо ладонями, рыдала. Ей всегда хотелось жить в другой жизни — во времена правления Александра первого, или что-то около того — ей нравилось почтительное отношение и уважение к женщинам, может даже наигранное, но какая разница, ведь её тогда никто бы прилюдно не оскорбил, не унизил и не ударил. Да, она пыталась смириться с этой жизнью, но каких бы усилий ей это не стоило, — ничего не получалось. Она ненавидела технику, эту новую, бьющую по мозгам музыку, грубых людей и непочтительное отношение её знакомых к родителям. Но что ей оставалось делать, кроме как подстраиваться под других — ведь нет больше таких, как она, а одной ей не выжить.
Она не раз задумывалась о смысле своего существования, но очень скоро пыталась выкинуть эти мысли из головы. Да, нужно много храбрости и силы, для того, чтобы сделать последний шаг, но ещё их нужно больше для того, чтобы прожить эту мучительную жизнь. «Ну кому я что докажу этим последним шагом?» — постоянно мучил её вопрос, логического ответа на который она никак не могла найти.
Её глаза потяжелели от слёз и начали слипаться…
…Она уже где-то далеко, в тумане и ни чего не видит. «Где я?» — подумала она. Вдруг что-то поманило её в гущу этого сиреневого тепла, она увидела свои любимые ромашки, они издавали чудный аромат свежести, и, вдруг, новорожденная росинка капнула в никуда, и еле слышный звон раздался прозрачным эхом по туманной дали. Она поняла что это, поняла, куда она попала, — в себя! Этот чудный сиреневый туман такой же загадочный, мечтательный и теплый — совсем как она. Невинные глазки — ромашки не хотят отпускать слёзы. «А где же мои мечты?» — подумала она, — «Ах! Да это, наверно, тот самый, еле уловимый аромат свежести!». Здесь она может делать, говорить и думать всё, что захочет. «Как здесь прекрасно!» — и ей почему-то стало совсем легко.
Но вдруг откуда-то из тумана раздался голос, она его сразу узнала — это он, её внутренний тихий, успокаивающий голос.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— Уйти в никуда, — ответила она, не на секунду не задумываясь.
— Зачем?
— Забыть! Не вспоминать этой жизни, не чувствовать этой боли… Забыть!
— Кому ты что докажешь?
— Никому ни чего, Умереть, ради того, что бы жить!
— Как это? Жизнь после смерти? А ведь умирать больно!
— А что, лучше жить, ради того, чтобы страдать? Это больнее!
— Ты слабая!
— Да, я слабая, но мне будет легче!
Глаза раскрылись, уже темно. Она встала и куда-то пошла. Она шла и думала, обо всём…, ни о чём, а в голове проносились слова уже на половину забытого сна: «…Умереть, ради того, что бы жить!..»
Она пришла на крышу своей пятиэтажки. Почему? Да она и сама не знает.
«…Умереть, ради того, чтобы жить…» «А я ведь и не хочу никому ничего доказывать! Да, я слабая, но мне будет легче!»…Шаги в никуда…
…Мама, сидящая за вязанием вдруг встала и поцеловала в щеку: «Спокойной ночи, солнышко!»; сестра, выполняющая уроки; рисунки, нарисованные на уроках от нечего делать; стихи, придуманные ночью; сны, прекрасные, успокаивающие сны; поляна, на ней любимые ромашки, а вот она — та самая последняя росинка — моя слеза… И туман, становящийся всё гуще и темнее… и, вдруг, откуда-то, до боли знакомый голос: «Зачем? Ради чего?» …"Теперь мне легко!"…

Степанова Евгения, 2004 г.