Мы рождены, чтоб сказку сделать болью.
Тоской великой, неизбывной, пряной.
Неутолимой жаждой. Рваной раной.
Мы рождены чудною голытьбою.
Мы рождены, чтоб чудо сделать юдом —
и ужаснуться сказочным этюдом.
Слывём левшами, кованными вшами.
Строгаем зыбку, а сбиваем дыбку.
По лужам удим золотую рыбку,
в дымарь, по-чёрному давясь ершами.
А наша промысловая жар-птица
на кровли красным петухом садится.
Мы вымостили этот свет костями.
Мы кровушкой удобрили землицу.
Даёшь, родимая, былинку-небылицу!
Даёшь, лукавый, козыри крестями!
Чтоб все Кресты с местами, где на месте
все ваньки-дураки, да враки в тесте!
В картишки резались с нечистой силой,
припрячь надеялись хромого чёрта —
и души ставили на кон без счёта,
трясли, голодные, сумой постылой.
Остались голые. Уже без веры
и иже с нею. Нелюди-незвери.
Сроднились с долюшкой своей лихою.
Она блюдёт нас, ровно мать — дитятю.
Ждём мзды за это. Бредим благодатью.
А та кусает нас зудой-блохою.
Валяй, сверби! Уж мы, того, почешем.
Почешем, душу сказочкой потешим.
Мы рождены, чтоб сказку сделать болью,
мольбой о небыли, а быль — обломом,
буравить небо взглядом исступлённым —
и мыкать горе с горькой без отбою.
Мы рождены дать ереси раздолье —
и получить похмелье из застолья.