Лет десять назад мы прогуливались со старшим коллегой-критиком по смотровой площадке алмаатинского Алатау. День до этого выдался суматошным, с массой литературных и окололитературных встреч. Беседуя, критик неторопливо проглядывал стопку свеженабранных визиток.
На одной из них под неизвестной мне фамилией я заметил надпись: «ПОЭТ».
Помнится, я усомнился в том, что подобное следует писать на визитке.
«А что писать на визитке Кушнеру?» — последовал вопрос.
Я отвечал что-то в духе известного места из «Мастера и Маргариты» насчет удостоверений. Что как раз Александру Семеновичу Кушнеру ничего писать не нужно.
Развития эта дискуссия не получила, мы продолжали прогулку, поглядывая на заросшие тянь-шаньской елью горы…
Вопрос, тем не менее, в памяти застрял.
Кушнеру или Чухонцеву объяснять, кто они, предположим, не нужно. Еще нескольким. Как быть с остальными? Какую профессию им упоминать — в анкетах, в документах, на тех же визитках?
Знакомые поэты, как я заметил, вообще редко раздают визитки. А на тех, которые раздают, написано обычно что-то вроде «редактор», или «переводчик», или еще что-нибудь более понятное. В моей собственной коллекции слово «поэт» обнаружил только на визитках двух азербайджанских литераторов. Вероятно, в Баку «поэт» еще звучит гордо и считается профессией.
Или в Алма-Ате, с которой начался этот разговор.
Можно, конечно, вспомнить известное высказывание Фроста: «Мне всегда неловко говорить: „Я поэт“. Это ведь все равно что сказать о себе: „Я — хороший человек“». Но эта же этическая двусмысленность присутствует в названии и некоторых других профессий. Например, философа. Священника. Художника. Которые, тем не менее, считаются профессиями, а не просто формами самовыражения.
Является ли поэт профессией?

ПРОФЕССИОНАЛЫ БЕЗ ПРОФЕССИИ

Передо мной — толстый «Справочник Союза писателей за 1976 год».
Идем по алфавиту.
Абайдильданов Адильбек Байзолданович. В скобках — поэт. И домашний адрес.
Абакиров Баркатбас. В скобках — поэт. Адрес.
И так — до Я. До Яшина Д.А., поэта, город Ижевск.
Где-то около трех тысяч людей, чьей профессией значилось — поэт. Выделяю курсивом: профессией.
И неизвестный мне, но кем-то, возможно, уважаемый и ценимый Баркатбас Абакиров, и столь же неизвестные мне его коллеги — Адильбек Байзолданович и Яшин Д.А. и многие, многие другие имели профессию.
Эта профессия называлась коротко и ясно — «поэт».
Вопрос, какими поэтами они были, я оставляю за скобками. Или насколько их эта профессия кормила.
Людей, пишущих вполне профессионально стихи, за прошедшие сорок лет не убавилось. Напротив, их в несколько раз стало больше.
Я не говорю сейчас о 500-тысячной «армии поэтов» на Стихах.ру (хотя и там можно изредка наткнуться на вполне профессиональные тексты). Я говорю о тех, о ком писал двенадцать лет назад в своей известной статье «Высокая (ли) болезнь» Сергей Чупринин.
«…Пять тысяч человек — тех, кому есть что сказать и кто умеет говорить стихами, транслируя urbi et orbi свой неповторимый опыт, умело дирижируя нашим настроением, вполне профессионально освежая наш язык и наши чувства. Боже же ты мой — пять тысяч! и число их неумолимо пополняется!.."1.
Пополняется, но дело даже не в этом. Пять тысяч. Или семь тысяч. Важно — повторю вопрос — является ли это умение «вполне профессионально говорить стихами» сегодня профессией?
Открываю более свежий справочник: «Общероссийский классификатор профессий рабочих, должностей служащих и тарифных разрядов ОК 016−94».
Смотрим на «П». Есть «Переписчик нот по Брайлю». Есть «Парашютист — укладчик парашютов». Есть «Портье» и «Постановщик трюков».
«Поэт» — отсутствует.
Никто не спорит, укладка парашютов или постановка трюков — труд, требующий профессиональных навыков. Но и писание стихов — тоже не забава. Пусть для многих оно просто хобби — но увлечением может быть и парашютный спорт. Для профессионального поэта же… «В грамм добыча, в год труды», Маяковский, в школе еще проходили.
Об этом, кстати, почти три года назад говорил на Литературном собрании Игорь Волгин.
«Сегодня у нас на секции поэзии шли разговоры совсем не о поэзии, то есть о поэзии тоже, конечно, но и о социальных вопросах. Что выяснилось? Что писатель, литератор — такой профессии нет в перечне профессий. То есть все присутствующие здесь как бы никто. Потому что есть ссылка в Трудовом кодексе на творческие специальности, но в реестре творческих специальностей нет слова «литератор», не существует"2.
Профессию, насколько известно, так пока и не внесли. Возможно, какая-то работа уже идет: готовят, согласовывают, вносят… И это было бы хорошо. Но проблема гораздо сложнее. И эту сложность чувствуют как в литературном сообществе, так и вне его.
Это, кстати, прозвучало в ответе Владимира Путина на выступление Волгина.
«Да, это реальная проблема. Но когда Иосифа Бродского, о котором вы вспомнили, высылали и шел судебный процесс, его судья спросил: а что, вы ничем не занимались? ничего не делаете? Он говорит: а я поэт. Она говорит: а кто вас назначил поэтом? кто вам сказал, что вы поэт? Тоже, понимаете, далеко не все было в порядке"3.
«В порядке» с поэзией никогда ничего не было — если иметь в виду отношения между поэтом и обществом. Однако разница между днем нынешним и событиями полувековой давности имеется. Судья Савельева (задавшая Бродскому известный сакраментальный вопрос), была, все же, в курсе, что такая профессия, как поэт, существует. Она лишь требовала от подсудимого подтверждения того, что он принадлежит к этой профессии — а не является тунеядцем, что этой чиновной даме казалось более вероятным. «У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться? … А вы учились этому… чтобы быть поэтом?»
За тунеядство сегодня поэтов, к счастью, не сажают. Но и поэзию едва ли кто-то серьезно рассматривает как профессию. Начиная с самих же поэтов.

БЕЗВРЕДНОЕ ИЗВРАЩЕНИЕ

«Я — поэт, этим и интересен», — писал уже цитированный классик.
Сегодня вряд ли кому-то он может быть этим интересен. Даже самому себе.
«Такая… вещь, как поэтический автопортрет, практически полностью исчезла из поэтик наших коллег», пишет Юлия Качалкина в статье «Куда ушел поэт?"4. Исчез, по ее наблюдениям, современный герой-поэт и из российской прозы5. Статья Качалкиной вышла почти десять лет назад; за это время из заметной прозы, где поэт был бы главным героем, на память приходит только «Музей имени Данте» Глеба Шульпякова.
Как сказала недавно поэт Елена Сунцова: «Поэт — это стыдная профессия"6.
Происходит все это не только в России. Превращение поэта из профессии в род то ли хобби, то ли безвредной зависимости началось в США и Западной Европе раньше; где-то в семидесятые. И дискуссии о том, может ли считаться поэт профессией, ведутся там уже давно.
В США, правда, вопрос о профессиональном статусе поэта стоит несколько иначе, чем у нас. Поэзия — как часть предмета creative writing — входит в университетские курсы, с присвоением степени Master of Fine Arts (MFA). Так что количество «дипломированных» поэтов там довольно велико. И продолжает стремительно расти — от двух до трех тысяч выпускников ежегодно7.
Однако университет не только укрепляет поэтическую профессию, но и размывает ее. Негативное влияние «MFA-бизнеса» стало одной из остро дискуссионных тем в американских литературных журналах.
«…По данным Национального фонда поддержки искусств, чтение поэзии [в США] последние три десятилетия постоянно сокращалось. Оно снизилось с 20,5 процента в 1992 году до 14,3 процента в 2002 году. Одновременно, как показывают данные Ассоциации писателей и писательских программ за тот же период, количество магистерских программ по поэзии в США выросло почти на 25 процентов. … Итак, мы имеем все более остроконкурентный рынок в сфере, которая едва ли заметна для широкой публики"8.
Так что тот «русский крест», о котором несколько лет назад писала Наталья Иванова (уменьшение количества читающих и увеличение количества пишущих в современной России9) — не только русский. Он и американский; и вообще, видимо, — мировой.
Российская специфика состоит в том, что «дипломированных поэтов» готовит пока один Литинститут. (Для сравнения: в Штатах искусство стихосложения преподается в 458 вузах.) В России поэзия пока — или уже — не вошла в университеты. Правда, в последние лет пять стали возникать литературные школы (в одной сам преподаю)… Но тема литературного образования требует отдельного разговора; не буду отвлекаться.
В любом случае и в России, и в США резкое возрастание числа публикующихся стихотворцев стало одной из причин «размывания» поэтической профессии. Каждая профессия имеет свой критический максимум — максимальное количество занимающихся ею людей. Когда он пройден, профессия либо исчезает, либо сохраняется, но резко теряет в статусе и востребованности. Так еще столетие назад совершенно иной статус был, скажем, у фотографов или шоферов.
Однако перенасыщение поэтического «рынка» при сокращении спроса не является здесь главной причиной. И вряд ли только им вызвано то ощущение сомнительности поэзии как профессии, заметное и в высказываниях американских коллег.
«Для большинства американцев поэзия как проект в общем-то бессмысленна — а потому непонятна. Она бессмысленна с коммерческой точки зрения, почти не проявляет свое присутствие. … Для широкой публики фигура поэта — образ скорее карикатурный» (Майкл Палмер)10.
«В стране (США. — Е.А.), в которой деньги теперь считаются высшей ценностью, делать что-то просто из любви не только странно, но и своего рода извращение. Представьте ужас и ярость родителей, когда их сын или дочь, кого они прочили в Гарвардскую школу бизнеса, вместо этого обнаруживает интерес к занятию поэзией» (Чарльз Симик)11.
Или процитирую менее известного (и более молодого) поэта, Люка Джонсона. «На меня моментально начинают глядеть с подозрением, едва я говорю кому-то, что пишу стихи, что читаю стихи, что временами посылаю свои стихи в журналы… Занятие поэзией фактически ничем не вознаграждаемо. Нет даже смысла называть ее «профессиональной карьерой» — поскольку «карьера» является синонимом продвижения по службе, повышения дохода и «пенсионного пакета""12.
Так может, основная причина — именно материальная: на поэтический заработок стало невозможно прожить?

«ПРЕЗРЕННЫЙ МЕТАЛЛ»

«Ты богат, я очень беден; Ты прозаик, я поэт…» (Пушкин).
«Очень беден» — понятие относительное, но и в пушкинские времена, и в последующие эпохи писание стихов никогда не могло полностью обеспечить поэтов.
«По понятиям того времени, — писал Д.Н. Свербеев о 1820−1830-х, — каждому дворянину, каким бы великим поэтом он ни был, необходимо было служить или по крайней мере выслужить себе хоть какой-нибудь чинишко"13.
Не прокармливала поэтическая профессия и в пресловутый Серебряный век.
«…Он [Ф. Сологуб] быстро прославился. И стал зарабатывать хорошо. Конечно, не стихами, а прозой. Стихами прокормиться удалось одному Блоку в первые годы женитьбы. Правда, Блок писал невероятно много стихов, и питались они с Любовью Дмитриевной изо дня в день исключительно гречневой кашей и пили шоколад. Но все же другого случая существования на поэтические гонорары я не знала"14.
Белый подрабатывал литературной журналистикой. У Анненского был «чинишко». Гумилев жил на ренту. Молодой Мандельштам — на вспомоществование родителей. Молодой Пастернак — на репетиторство.
После революции ситуация изменилась. С середины 1920-х на поэтические гонорары стало возможным питаться одной не только гречкой и горячим шоколадом (правда, исчезнувшим), но и чем-то более существенным15. С другой стороны — стало сложнее и напечатать стихи, возникли новые барьеры, обострилась конкуренция. Так что и в советское время только на поэтические публикации могли прожить очень немногие.
И все же профессия и заработок никогда не были так жестко увязаны друг с другом, как сегодня. В советское время поэты могли жить на разные «околопоэтические» заработки: стихотворные переводы, ведение поэтических ЛИТО, встречи с читателями…
С середины 90-х понятия профессии и средства дохода фактически отождествились. И поэзия перестала считаться профессией.
«Сегодня, — пишет Ян Шенкман («Вакансия для поэта», 2005), — как и десять-пятнадцать лет назад, чтобы элементарно выжить, поэту необходим побочный заработок, грубо выражаясь, прикорм. … Худший вариант — бизнес и журналистика. И то, и то требует невероятной нервной отдачи. И то, и то до отказа забивает голову производственными проблемами. Журналистика плоха еще и своей филологической родственностью стихам. Одни и те же участки мозга работают, хоть и по разным принципам». В качестве наилучшего «прикорма» Шенкман рекомендует работу, не слишком загружающую голову. Вроде курьерской16.
В прошлом, 2015 году редактор «Воздуха» Дмитрий Кузьмин провел мини-опрос среди своих авторов: «Господа поэты, как у вас с деньгами? Чем — не стихами же — зарабатываете вы на хлеб на нынешнем этапе жизни?».
Все опрошенные подтвердили, что, да, не стихами зарабатывают. В качестве источников дохода упоминались бебиситтерство, фотография, психотерапевтическая практика, репетиторство, производство мебели и тренерство по карате17. То есть никаких характерных видов приработка для поэтов. Люди как люди; всем займутся, если жизнь заставит.
Перебросив взгляд через океан, можно заметить, что жалобы американских коллег (те самые, которые привел выше) — тоже не на «мелкий жемчуг». Единственная более-менее оплачиваемая «вакансия для поэта» — преподавание в университетах creative writing. В меньшей степени — редакторская работа в поэтическом журнале (в большинстве своем — при университетах) или в крупном издательстве, издающем поэтические серии. Что до гонораров за публикации — то прожить на них могут лишь очень немногие celebrities18.
«Копните биографию любого «профессионального» поэта, и вы обнаружите его или ее «действительную» профессию. Исключением являются только поэты, получившие Нобелевскую премию по литературе — но получают они ее обычно уже в конце своей литературной карьеры. На этом уровне известности книжные продажи и чтение книг начинают приносить доход… Тумас Транстремер стал нобелевским лауреатом в 2011 году. За предшествующее этому десятилетие в США было продано только 12 300 экземпляров его книг; сегодня они издаются десятками тысяч"19.
Для российского поэта — причем известного — и такая цифра проданных экземпляров выглядит недостижимой. (Тут, правда, надо учесть и то, что англоязычная читающая аудитория в мире несоизмеримо многочисленнее русской…).
В наличии «второй» профессии есть и свои плюсы. Она дает некий новый жизненный опыт, который, занимаясь только поэтическим трудом, стихотворец вряд ли бы приобрел. Занятие ею «смягчает» моменты творческих кризисов. Наконец, сама, условно говоря, «нерегулярность» поэтической работы провоцирует заполнить временные пустоты, не занятые писанием стихов, работой другого рода. Хотя, конечно, лучше всего ничем не занимать, а просто поваляться на травке…
Минусы столь же очевидны. Об одном уже говорилось у Яна Шенкмана — вторая профессия может начать действовать, как глушилка. К бизнесу и журналистике я бы добавил еще писание прозы. Конечно, и доходы прозаиков (серьезных) невелики. «Даже торговля пирожками с кошатиной — это более выгодное дело», — как посетовала недавно Татьяна Толстая20. И все же до пирожков с кошатиной дело пока не доходит. И если сравнивать с поэзией, то с матобеспечением в прозе на порядок благополучней. Так что сочетание «поэт и прозаик» стало уже почти привычным. Профессии смежные, да и в истории литературы подобных «двоякодышащих» авторов было немало. Но именно в силу этой смежности проза легче оттягивает на себя поэтическую энергию, паразитирует на ней.
Так что не всякая профессия — даже внутри поля литературы — поэту подходит.
С другой стороны, поэт — если он действительно поэт — редко оказывается в своей второй профессии успешным.
«Большинство из нас, — пишет Колин Джон Голкомб (по второй профессии — геолог), — в случае нужды становятся специалистами в юриспруденции или в одной из отраслей техники… Но вряд ли компании выстроятся в очередь, чтобы нанять нас. … Мы уже в «неподходящем» возрасте, у нас нонконформистское отношение ко всему, у нас, вероятно, не хватает нужных профессиональных связей. Короче говоря, мы — другие"21.

ЧТО ДАЛЬШЕ?

Итак, депрофессионализация поэзии — не «временные трудности», а устойчивая тенденция. Причины названы: лавинообразный рост числа поэтов при сокращении числа читателей поэзии; сужение возможностей для заработка поэтическим трудом; совмещение поэзии со второй — зачастую нелитературной — профессией…
Что касается следствий, то прежде всего это сокращение притока в поэзию ярких молодых имен. Об этом мне уже приходилось писать лет пять назад. Вооружившись калькулятором, я сравнил средний возраст поэтов, печатавшихся в 1997 и 2009 годах в последних номерах — октябрьском, ноябрьском и декабрьском — четырех «толстяков» («Дружбы народов», «Знамени», «Нового мира», «Октября»), а также в четвертом номере «Ариона». Как показал подсчет, средний возраст публикуемых поэтов возрос с 48 лет в 1997 году до 52 в 2009-м; те, кому на момент публикации еще не было тридцати, в списке 1997-го составляли всего чуть более одной десятой, а 2009-го — вообще одну двадцатую. Тогда как у авторов прозаических публикаций средний возраст, напротив, сократился почти в полтора раза — с 52 до 35 лет. И происходило это как раз за счет прихода нового поколения — тех прозаиков, кому на момент публикации еще не было тридцати: в списке 1997-го их всего 12 процентов; в списке 2009-го — 24, то есть вдвое больше22. Вывод один — наиболее литературно одаренные и амбициозные молодые авторы «выбирают» прозу. Или драматургию.
Другим следствием стала растущая фрагментизация поэтического поля. Оно и прежде не было однородным, представляя собой конгломерат школ, направлений, кругов, содружеств, альянсов… Однако поэты — и это очень хорошо видно по их дневникам и переписке — всегда живо интересовались тем, что происходило за пределами их «делянки». Приглядывались, критиковали, реже хвалили. Существовала конкуренция — за возможность опубликоваться, за читателя, за признание. Сегодня люди, относящиеся к одному поэтическому кругу, крайне редко интересуются тем, что происходит в соседних; конкурировать не за что. Зачем тогда придвигать стул и выглядывать в форточку, когда внутри, среди «своих», так комфортно?
Впрочем, некоторый дискомфорт все же ощущается.
«В последнее время, — сетует молодой стихотворец Кирилл Александров, — очень неуютно чувствую себя на поэтических чтениях, причем неважно, презентация это журнала «Воздух» или кабацкий шабаш сетевых авторов; фрустрацию вызывают не сами тексты, произносимые вслух, а все происходящее в целом"23.
Неудивительно. И презентации «Воздуха», и «шабаши сетевых авторов», и, увы, многие и многие прочие поэтические чтения сегодня — мероприятия для «своих». «Чужих» там не бывает. Никто, конечно, их не прогонит, коли придут. Возможно, даже приятно им удивятся. Но — за исключением одного-двух «захожан», все остальные — «свои». Как в консервной банке. Отсюда — и чувство неуюта у наиболее мыслящих.
Третьим малоприятным следствием депрофессионализации поэзии стало усыхание поэтической критики. И по качеству, и по количеству, и по влиянию. Но об этом уже столько писалось и пролито столько чернильных слез, что и повторять не хочется.
Вопрос последний: что делать?
Возрождение советского варианта профессионализации поэзии вряд ли предвидится. Поэзия была нужна — и профессионально структурировалась — прежде всего как средство идеологической индоктринации. Как заменитель запрещенного «религиозного слова». Сегодня, к счастью, ни в одном из этих качеств она не востребована. А поддерживать просто так, из видов филантропии, несколько тысяч людей с нелилейным нравом и «нонконформистским отношением ко всему» государство вряд ли станет.
Появление в России системы вроде описанной американской — тоже сомнительно. Разрастание академических курсов по поэзии происходило благодаря прежде всего частным университетам (живее чувствующим конъюнктуру). Да и не слишком радужной выглядит подобная перспектива «университетизации» поэзии24.
Остается только одно: держать профессиональную рамку в самих стихах, оттачивать мастерство. Другого признака своей профессиональной принадлежности у поэта сегодня не осталось. Но и это — совсем не мало.

Список источников-частичен (полностью -в оригинале по ссылке), а ссылки (частично)вынесены в примечание.
1 Чупринин С. Высокая (ли) болезнь. К вопросу о бытовании поэзии в современной России «Знамя», 2004, 1
2 Российское литературное собрание. Владимир Путин принял участие в Российском литературном собрании, проходящем в Российском университете дружбы народов Президент России. 21 ноября 2013 г.
3 Там же.
4 Качалкина Ю. Куда ушел поэт? «Арион», 2007, 1. С. 12
5 Юлия Качалкина упоминает «НРЗБ» С. Гандлевского (тут это понятно, вещь — биографическая). Я бы добавил еще «Generation П» Пелевина, герой которого, Вавилен Татарский, вначале был поэтом. А заодно героя его «Чапаева и Пустоты», тоже неудачливого поэта. Кстати, когда я (в начале 2000-х) задал писателю вопрос, случайно это или нет главными героями двух его романов стали несостоявшиеся поэты, он ответил (цитирую по памяти): а что еще сегодня делать поэту? — только писать рифмованные коммерческие слоганы…
6 Цит. по: Кутенков Б. Улица с двухсторонним движением. Литературная критика в журналах летом 2014 года «Знамя», 2014, 12
9 Иванова Н. Русский крест: Литература и читатель в начале нового века. М.: «Время», 2011. С. 5.
10 Майкл Палмер: «Поэзия всегда есть некий вызов». Елена Костылева и Александр Скидан поговорили с классиком американской поэзии 3 февраля 2016 года Майкл Палмер — поэт, эссеист, драматург; входил в совет директоров Академии американских поэтов (1999−2004), лауреат Премии Уоллеса Стивенса (2006).
14 Одоевцева И. На берегах Невы. М.: Худож. лит., 1989. С. 258.
15 Оплачивались, как и сейчас, построчно. Оплата разнилась в зависимости от «уровня» издания и статуса поэта. Если говорить о наиболее близких по времени 80-х, то где-то чуть больше рубля. Хорошей оплатой считался рубль пятьдесят за строку. Лауреатам госпремий могли заплатить рубль семьдесят пять.
16 Шенкман Я. Вакансия для поэта «Арион», 2005, 1. С. 19, 20.
17 Заработки и деньги «Воздух», 2015, 1−2
18 По данным New York Magazine, тремя самыми продаваемыми поэтическими сборниками 2011 года были Horoscopes for the Dead Билли Коллинза (продано 28 406 экземпляров), Leavings Уенделла Берри (2928 экземпляров) и Come, Thief Джейн Хиршфилд (2250 экземпляров); роялти поэтов составили, соответственно, 44 177, 4377 и 5625 долларов Цифры выглядят внушительными, но стоит учесть, что средняя заработная плата в США составляет 6033 доллара.
20 Татьяна Толстая: Торговля пирожками выгоднее писательства Российская газета. 13 июня 2016 г.
22 См.: Абдуллаев Е. Экстенсивная литература 2000-х «Новый мир», 2010, 7. С. 178−179.
23 Илья Семенов, Кирилл Александров: «Нет никакого литературного процесса, есть вообще процесс» Сайт «Стенограмма». 11 июля 2016 г.
24 О чем мне уже доводилось писать на страницах «Знамени»: «Большой Филфак или «экспертное сообщество»» «Знамя», 2011,