Ученик однажды спросил старца: — Как мне научиться разбираться в людях — кому мне доверять и кого опасаться? — Вначале скажу тебе кого нужно опасаться, — сказал старец. — Опасайся самого смиренного с виду! Когда увидишь, что кто-то кладёт перед тобой поклоны, обнимает тебя и выказывает тебе своё необыкновенное расположение, того ты опасайся больше всего! — Как же так, старче? — удивился ученик. — Объясни мне! — Потому что он первый и предаст тебя! — ответил старец со вздохом. — А кому же мне доверять? — спросил ученик. — Доверяй тем, кто прост с тобой и говорит тебе правду, какая бы она ни была, эти люди первыми придут к тебе на помощь! Позерство — дочь лицемерия и притворства.
Семейка ещё та: показуха, выпендрёж, рисовка, наигранность, выделывание, фальшивость, словом длинный ряд пороков, основанных на лживости и корысти.
Позер стремится быть не эффективным, а эффектным. Поэтому, раз встав в позу, он уже не гнушается популизмом, гнусной ложью, клеветой и подлостью.
Позерство — непримиримый враг естественности и непринужденности.
Еще Франсуа де Ларошфуко верно подметил: «Ничто так не мешает естественности, как желание казаться естественным». Позер хочет не быть, а казаться тем, роль которого в данный момент наиболее ему выгодна. Выгодно стать панком или металлистом — буду тупо подражать представителям этих субкультур. Нужно стать истинным партийцем — стану. Глубоко позер не копает, ограничиваясь простым актерствованием. Для внешнего эффекта достаточно более — менее сыгранной роли оболочки. Ш. Сент — Бёв пишет: «большинству поэтов и прозаиков свойственна некоторая доля позёрства, другими словами, они похваляются тем, чего у них нет, строят из себя то, чем вовсе не являются, — даже критики, а уж им-то, казалось бы, это нужно меньше всего».

Ему вторит Акакий Швейк:

Естественность розы…
Морщинки на лицах…
Как просто с природой порой говорить…
Красивые позы — нужны лишь девицам,
Художнику поза мешает творить!

Позерство всегда стремится занять удобную для себя позу.

Даже в таких ситуациях:
Как-то раз жена одного охотника застукала своего мужа с любовницей. Схватив ружье, она наставила его на мужские половые органы и собралась спустить курок. Охотник: — Стой, это нечестно, ты не даешь мне шанса на спасение! Это не по-спортивному! Жена (встав в позу стрелка на стенде): — Ну, хорошо, раскачивай ими из стороны в сторону!

Великим позером был Александр Федорович Керенский. Это качество отмечали в нем все его современники. Обладая ораторским талантом, он умел каждый жест, каждое слово подчинить целям позерства. Недоброжелатели называли Керенского самовлюбленным позером, фанфароном, посмеивались над пафосом его речей, укоряли в наигранности, искусственности и театральности.
Еще Стефан Цвейг справедливо заметил: «Пафос позы не служит признаком величия; тот, кто нуждается в позах, обманчив. Будьте осторожны с живописными людьми».

Революционерка Берта Бабина вспоминает: «…Я находила очень неудачной кандидатуру Керенского в качестве премьер-министра. Я знала его лично. Он был прекрасный оратор, депутат Думы, великолепный юрист, бескорыстный защитник в политических процессах, субъективно очень честный человек, но чтобы управлять государством, совершенно не годился. Он был позер, болтун, для государственной деятельности у него не было ни воли, ни каких-либо способностей».

В мае 1917 года Керенский стал военным и морским министром в коалиционном правительстве кадетов и социалистов. Считалось, что только он с его авторитетом и талантом оратора сможет напомнить стремительно разлагавшейся армии о долге и организовать летнее наступление. Следующие два месяца Керенский почти целиком провел на фронте. После одного из выступлений, когда министр до конца исчерпал аргументы, вперед выступил солдат и завел снова: «Зачем мне ваша свобода, когда меня убьют?» Керенский резко обернулся к стоявшему здесь же командиру полка, встал в позу патриота и произнес: «Приказываю освободить этого солдата от военной службы! Революционной армии не нужны трусы». Алексей Толстой включил этот эпизод в роман «Сестры», заменив Керенского мужем Кати Булавиной. В книге дело закончилось убийством эмиссара Временного правительства. В реальности потрясенные солдаты устроили Керенскому овацию, а виновник инцидента от стыда лишился чувств. В мае на совещании с фронтовыми делегатами Керенский бросил в зал: «Я жалею, что не умер два месяца назад. Тогда я умер бы с великой мечтой, что раз навсегда для России загорелась новая жизнь, что мы умеем без кнута и палки уважать друг друга и управлять своим государством не так, как им управляли прежние деспоты. Неужели русское свободное государство — это государство взбунтовавшихся рабов?»
Николай Карабчевский в книге «Что глаза мои видели» пишет: «"Керенский, как судебный оратор не выдавался ни на йоту: истерически-плаксивый тон, много запальчивости и при всем этом, крайнее однообразие и бедность эрудиции. Его адвокатская деятельность не позволяла нам провидеть в нем даже того „словесного“ калифа на час, каким он явил себя России в революционные дни. В работах министерских комиссий, Керенский лично не принимал участия, но раз он выступил с программною речью в общем собрании всех этих комиссий. Появился он с помпой, в сопровождении двух, очень молодых военных адъютантов, которые став по его бокам, старались выразительно делать „стойку“, поднимая и опуская глаза в том же темпе, как делал это он, произнося свою речь. Костюмироваться по маскарадному Керенский вообще любил, и был на это мастер. Как мне в свое время передавали, он однажды в масленицу явился в квартиру одного думца, где собрались гости, в облачении древнего римлянина времен республики, с мечом в руках. Все нашли, что в шлеме, из-под которого торчали его характерно-растопыренные уши, и с мечом в руках, на своих тонких ногах, он весьма удачно выразил стойкую храбрость русского революционера. Для меня (да я думаю; и не для меня одного) остается еще только вопрос был ли Керенский только честолюбивым ничтожеством, голова которого пошла кругом от первых глотков власти, или он был похуже этого? Как ни постыдно признаться в этом, но приходится признать, что разыгравшаяся не во время, антипатриотическая революция наша, явившаяся результатом многосторонних своекорыстных побуждений, к тому же и нечистоплотная. И Керенский, в этом отношении стоит передо мною мучительной загадкой».