А потом он неловко ловит её ладонь,
и аж вздрагивает, когда она выкрикивает:"Не тронь!",
и в отчаянии ей зажимает рот,
прижимая к себе, к груди,
говоря:"Да, пускай, я не прав,
да, пускай, законченный идиот,
только не уходи!".
Она бьётся в ладонях его как огонь —
будто то, что есть между ними,
в спокойствии не живёт.
Или вот: он ловит его за плечо, вцепляясь до синяка,
и целует с размаха, чтобы наверняка,
чтоб язык рыбкой гуппи во рту взвился вдруг — неуёмно дик!
Чтобы он отстранился:
— А! Ты из этих…
Отпусти.
Дай пройти.
Затих.
Посвятил ему свой самый лучший стих.
Тьма ложится на город, как уставший за день — в постель:
гулко, вязко, гудят ноги и голова.
— Я люблю тебя, — произносит беззвучно тень:
в темноте память вяжет прошлого кружева.
Тишина тут такая — чуть какое воспоминание задень,
тут же бесконечной симфонией начинают звучать слова.