Город за распахнутым окном —
как море.
Убаюкивает шорохом — не спится.
Одиночество ночи так точно вторит,
под копирку будто снятая страница.
Имена одни и те же; фразы; почерк.
Всё слилось и стало неотрывно.
Оттого я чую — ближе к ночи
одиночество готовится надрывно
прозвучать, пока — как море — город
всех баюкает, надеясь — не услышат.
Но не спится ночью тем, кто молод,
и кто помнит выходы на крыши —
и сидят они на краешке, покуда
одиночество поёт им тонко-тонко:
— Вспомни, когда станет совсем худо,
каждого, кто превращал тебя в ребёнка,
с кем легко смеялось, сладко пелось —
и пилось, и говорилось вдоволь.
Их прости за расставание, и смелость
обрети начать всё заново. Так вдовы
просыпаются однажды ранним утром
и — не забывая о погибших —
ощущают вдруг внутри себя немного смутно,
что готовы снова полюбить.