По легенде, Элизабет Сиддал, с которой Джон Эверетт Милле писал тонущую Офелию, вскоре после завершения полотна скончалась. И хотя риск воспаления легких был вполне реален — девушка часами позировала, лежа в ванне, — к счастью, модель осталась жива, правда, не очень здорова. Для прерафаэлитов, стремившихся к предельному натурализму и писавших только с натуры, страдания натурщиков (их роли исполняли в основном друзья и родственники) были обычным делом. В целом как и страдания зрителей, совершенно растерявшихся при виде нового искусства, взбудоражившего Викторианскую Англию в 1850-х годах.

Сюжет

Из шекспировского «Гамлета» Милле не нашел сцены лучше, чем гибель Офелии. Сошедшая с ума девушка, не дождавшаяся любви принца и потерявшая отца, сплела венок и предала себя воле волн. Искаженное лицо, сведенные судорогой руки, растрепавшиеся волосы и разметавшиеся цветы — таков образ агонии.

Несколько дней Милле писал по частям пейзаж, выбрав место у реки Хогсмилл, в графстве Суррей. При этом неизвестно, был ли художник точен в часах. По всей видимости, он писал в течение нескольких дней каждый раз в разное время суток, а затем «склеивал» этюды в мастерской.

Вот как Милле описывал свои впечатления от пленэров: «В течение одиннадцати часов я сижу в костюме под зонтиком, отбрасывающим тень размером не больше, чем полпенни, с детской кружечкой для питья… Мне угрожает, с одной стороны, предписание предстать перед магистратом за вторжение на поля и повреждение посевов, с другой — вторжение на поле быка, когда будет собран урожай. Мне угрожает ветер, который может снести меня в воду и познакомить с впечатлениями тонувшей Офелии, а также возможность (впрочем, маловероятная) полного исчезновения по вине прожорливых мух. Мое несчастье усугубляют два лебедя, упорно разглядывающие меня как раз с того места, которое я хочу рисовать, истребляя по ходу дела всю водную растительность, до которой они только могут дотянуться».

Для Офелии позировала 19-летняя Элизабет Сиддал, для которой было специально куплено старинное расшитое платье. Девушка терпеливо лежала в ванне, которую подогревали лампами. Есть история, что однажды одна из ламп перегорела, Элизабет замерзла и заболела туберкулезом. Однако есть версия, что Сиддал болела и до позирования. Как бы то ни было, Милле пришлось оплатить лечение.

Каждый цветок в венке Офелии не только выписан так, что ботаник не придерется, но еще и наделен средневековым символизмом. (Правда, тут надо оговориться, что в Викторианской Англии уже мало кто помнил эту «цветочную азбуку»). Так, лютики — символ неблагодарности, инфантилизма; ива — отвергнутой любви; крапива — боли; маргаритки — невинности; розы — любви и красоты; фиалки и незабудки — верности; адонис — горя.
Контекст

Джон Эверетт Милле был одним из основателей братства прерафаэлитов. Объединенные этим красивым словом авторы — причем не только живописцы, но также поэты, архитекторы, издатели и т. п. — полагали, что искусство Викторианской Англии зашло в тупик и должно вернуться к доакадемическим традициям, то есть к эпохе Перуджино, Фра Анжелико, Джованни Беллини. До конца неясно, почему на роль основателя академизма был выбран именно Рафаэль, а не, скажем, Леонардо да Винчи или Тициан.

Восстав против Королевской академии художеств, определявшей лицо британского искусства, они выступали против условности «образцовых» произведений. По их мнению, искусство должно было способствовать возрождению духовности в человеке, нравственной чистоты и религиозности, не скованной обрядностью. Видимо поэтому они вольно трактовали евангельские сюжеты, отступая от принятых композиционных и колористических канонов. Правда, зрителям не все было понятно. Например, почему привычный им Иисус вдруг превратился в «рыжеволосого еврейского паренька, как написала критика о картине «Христос в родительском доме».

В качестве тем прерафаэлиты предпочитали сюжеты со скрытой драмой. Особенно о неразделенной или отвергнутой любви. Обращаясь к историческим сюжетам, прерафаэлиты старались быть максимально точны в изображении костюмов. Конечно, они не проводили дни напролет в архивах, но, например, во время путешествий в Италию копировали фрески, с которых потом брали материал для своих полотен.

Старые мастера, которым поклонялось братство, не знали того, что в XIX веке было само собой разумеющимся в живописи: перспектива, свето-теневая лепка лица, пропорции тела. И прерафаэлитам, желавшим смотреть на мир, как это делали художники до Возрождения, надо было все это забыть. Однако, конечно, эта была абсолютная утопия.

Прерафаэлиты выбирали в качестве моделей друзей или родственников. На их картинах нет вымышленных или случайных лиц. Настаивали они и на необходимости писать только с натуры. Пейзажи требовали от живописцев выносливости. Шутка ли, сидеть или стоять часами под палящим солнцем, дождем или ветром?! Вероятно, поэтому пейзаж довольно быстро был оставлен.

Критика писала, что декларируя следование правде и приверженность простоте природы, прерафаэлиты на самом деле «рабски имитируют художественную неумелость». Несмотря на это, братству удалось сформировать новый стиль жизни и новый тип женской красоты.

Просуществовали прерафаэлиты недолго. Вскоре после признания публикой братство распалось, и ни одна попытка воссоединения не увенчалась успехом.
Судьба автора

Милле был гением — в Королевскую академию художеств его приняли в 11 лет, и это при том, что уроки рисования он начал брать лишь за два года до того. Проведя восемь лет как прилежный живописец, в 1848 году на одной из выставок Милле познакомился с Холманом Хантом и Данте Габриэлем Россетти. Именно им принадлежит идея организации братства прерафаэлитов.

Поначалу критика — и, как следствие, отсутствие заказчиков — не беспокоила Милле. Все изменилось после женитьбы на Эффи Грей. Кстати, Милле увел ее у Джона Рескина. История эта достойна мелодрамы. После 5 лет брак Грей и Рескина так и не был консумирован. Это, а также супружеская неверность Эффи, стало причиной развода и последующей женитьбы с Милле.

Новобрачным нужно было на что-то жить, и тогда Милле начал писать быстро и продаваемо. Это означало отречение от идеалов прерафаэлитов, что вполне неплохо окупалось примерно по 30 тыс. фунтов в год. На портретах и пейзажах Милле заработал не только состояние, но и титул баронета, а затем и пост президента Королевской академии художеств.