Часы смиряли время.
Время было вечно.
Но вечность не входила в уговор.
И стрелки шли отчаянно,
беспечно,
Вступая с вечным в спор.
И покорялось время,
Скоротечно его дробил
азартный ход колёс,
И отсекалось бремя
В бесконечность.
И вечность исчезала в тени звёзд.
А бремя падало.
На головы немногих.
Тех, кто не слышит
бег минут.
На головы великих
и убогих,
Кто помнил и забыл —
часы идут.
Часы идут!
Они смирили время
И разменяли вечность
в бег минут.
И слушай вот их ход —
он метит прямо в темя.
И слушай вот их бой —
они зовут.
Они зовут отчаянно,
беспечно,
Призыв их требователен,
сладок, скор.
Они кричат забудь,
что время вечно,
Ведь вечность не входила
в уговор.
Но я прошу —
о, вечность, дай мне бремя.
Зубцы колес торопят —
я спешу,
Опять спешу!
Гонюсь теперь за теми,
Кто бремя носит так,
как я дышу.
Я тороплюсь.
Меня подводит сердце.
Оно спешит,
с часами стоя лад.
И у меня в груди —
проклятье маловерца —
Часы звучат.
Мне не хватает сил разбить часы
и бросить.
И вечность пить,
как плакать и дышать.
И снова с теми я,
кто бремя не выносит.
Кто не умеет жить
и не умеет ждать.
И только лишь во снах
ко мне приходит вечность,
Как жалок и смешон во сне мне
бег минут.
И я дышу,
вдыхая бесконечность,
Но только лишь проснусь —
часы идут!