Когда ему в тот сорок горький год
пришла пора предсмертный вздох содеять,
к нему явились Воланд, и Фагот,
и пятый прокуратор Иудеи.
Соскучившись по жизни кочевой,
храпели кони несказанной масти
и Воланд прошептал: «Мы ждем Вас, Мастер»,
а Мастер не ответил ничего.
О, боги, нагулявшиеся всласть,
царующие праведно и грозно —
как поздно вы приходите, как поздно,
к тому, кто даровал вам вашу власть!
Где были вы, всевидящий Мессир,
в кого и как свое вонзали жало,
когда он был и наг, и бос, и сир,
(Да! — был и наг, и бос, и сир),
и жалок?
Когда полуживой от подлых кар,
о помощи взывал он — вот в чем суть-то! —
к тому, кто тасовал людские судьбы,
как будто тасовал колоду карт.
О, как она незыблемо стара,
разыгранная Господом мистерия,
в которой процветают подмастерья,
в которой прозябают Мастера,
Прощайте, Мастер, — мир Вам и покой!
Вернуть бы Вас — но Вы неуловимы,
как тот закат, в который над Москвой
плыла гроза, как над Ершалаимом.
Грома гремели, небеса разъяв,
и мрак гулял в остывшем теле,
когда над ним плащи свои воздели
единственные верные друзья.
Они явились, смерть его поправ,
ему неся иную жизнь и имя —
и он восстал. И он пошел за ними.
И он покинул нас. И он был прав…