Однажды я танцевал.
— Ты не хочешь поступить в театральную студию? — Спросила меня мама. Мне было 10 лет. Мама категорически не желала, чтобы я после школы слонялся по округе в сомнительной компании. Поэтому хотела записать меня в какую-нибудь секцию или кружок.
Я, в свою очередь, хотел дойти до уровня с технодромом в «Черепашках-ниндзя 3». Поэтому беззаботно ответил, что хочу.
Когда закончились жизни, а с технодромом в очередной раз не срослось, я на всякий случай уточнил:
— А чего делать-то надо будет на поступлении?
— Ну… — замялась мама, — ничего особенного. Прочитать стихи, отрывок из прозы и басню. То же что в школе делаешь. Ну и там еще… Кхм… Спеть песню и танец станцевать, но там написано, что это необязательно.
Последние слова она произнесла как-то невнятно и скороговоркой. Поэтому я уточнил:
— Точно необязательно?
— Точно. — Неуверенно ответила мама. И я успокоился.

Коридор перед кабинетом, где сидела приемная комиссия был заполнен под завязку. Девочками в нарядных платьях и мальчиками в костюмах и белых рубашках. Все с аккуратно уложенными волосами. На мне были треники и кофта в серую клетку. Подстрижен я был под горшок, потому что в парикмахерскую меня накануне сводил папа. Я почувствовал себя немного неуютно.
Запускали в аудиторию по пять человек. Фамилии оглашали по списку. Когда дошла очередь до меня, то оказалось, что в моей пятерке я единственный мальчик. «Ладно, в крайнем случае попрошусь в туалет и убегу», — подумал я и на всякий случай сел поближе к двери.
В приемной комиссии сидело трое. Какой-то сердитый мужик, улыбчивая женщина с усталыми глазами и еще какая-то тетка похожая на директрису из моей школы. Тетка на нас почти не смотрела и всю дорогу что-то строчила в блокноте. Еще в комнате стоял рояль, а за роялем сидела молодая девушка.
Прослушивать начали с девочек. Девочки читали отрывки из Шолохова, Солженицына и Ключевского. Стихи у них тоже были непростые — каких-то немцев, французов, испанцев…
Меня сильно настораживало, что всех без исключения просили петь и танцевать. А еще больше настораживало, что девочки пели и танцевали. Причем пели какие-то заковыристые романсы, а танцевали танго, фокстрот и вальс.
Наконец, девочки закончились и меня попросили выйти в центр комнаты. Я честно отбарабанил стихи про белую березу, прочитал отрывок из «Алисы в стране чудес» и рассказал про ворону и лисицу. Я практически не забывал слова, поэтому остался собой вполне доволен. И даже было подумал, что легко отделался.
По лицу сердитого мужика было видно, что он мои чувства не разделяет.
— Ладно, — сказал он, после того как я закончил с басней. — Что будешь петь?
Я понял, что сейчас будет критический момент.
— А в списке было указано, что песня и танец необязательно…
— Ага, — кивнул сердитый мужик, — Это там по ошибке написали. А на самом деле — обязательно. Какую песню можешь спеть?
У меня, как назло, напрочь вылетели из головы все песни, которые я знал. Единственное, что я смог выудить в памяти, это что-то про путь-дорожку фронтовую.
— Отлично, — сказал сердитый мужик, которого я к тому времени успел возненавидеть. — Давай про путь-дорожку.
Он махнул рукой девушке за роялем. И та начала играть.
Я кое-как пропел первый куплет. Мимо нот и безбожно перевирая текст какой-то отсебятиной. Припев прошел более-менее гладко. А вот дальше я текста совсем не помнил. Вышел из положения я изящно. Просто заменил весь куплет на «ла-ла-ла». Девочки перешептывались и хихикали. Я чувствовал, как краснею.
Сердитый мужик тем не менее впервые за все время улыбнулся.
— Достаточно, — сказал он девушке за роялем. И спросил у меня. — Чего — куплетов не помнишь?
— Ага.
— Бывает. Как с танцами дело обстоит?
— Не очень хорошо, — признался я. — Если честно, то очень плохо.
— Понятно, — кивнул мужик. — Ну давай уж что сможешь.
Я вспомнил, как одна из девочек танцевала фокстрот. Начало там было очень простое — нужно было просто идти вперед, ставя ноги прямо друг за другом — как по канату. Это я мог повторить. Что делать дальше для меня было загадкой. Тем не менее я брякнул:
— Давайте фокстрот.
Рояль заиграл фокстрот. Я стал переставлять ноги в ритм. Чего делать дальше с руками и ногами яснее не становилось.
Вдруг мужик отчетливо сказал:
— Не думай. Просто слушай музыку и танцуй.
Я подумал — а какого собственно черта? Терять особо нечего. Еще больше чем сейчас я все равно не провалюсь. Тогда я отключил голову и стал двигаться в ритм под настроение музыки.
Поскольку четкой программы действий у меня не было, то я несознательно станцевал все, что я знал про танцы вообще. Это была какая-то странная смесь танцев Майкла Джексона, дерганых движений, которые парни в школе выдавали за рэперские пляски и балета, который я видел пару раз по телевизору. Тело старалось подбирать подходящие движения под музыкальные повороты. И я так этим увлекся, что перестал напрягаться.
Наконец музыка закончила играть. Мужик смеялся и хлопал. Тетка перестала строчить в блокноте. Девочки снова перешептывались и хихикали.
— Спасибо, — сказал мужик. — Дети, можете идти.
Осенью, когда в студии начались занятия, я набрался смелости и спросил, за что они меня взяли. Дядька, которого, как выяснилось звали Михаилом Александровичем, серьезно посмотрел мне в глаза и коротко ответил:
— За танец.

Не скажу, что учеба в студии чем-то мне сильно помогла. Но вот полученный совет меня в жизни никогда не подводил. Иногда, если ничего непонятно, времени в обрез и некуда отступать — лучшее, что ты можешь сделать — это перестать думать, слушать музыку и просто танцевать.