Вырвался я в деревню, к дальнему своему родственнику. Утром встал, прошел на край деревни, прислонился к какому-то плетню, озираю окрестности. Красота! Ни тебе машин, ни толп народа, простор кругом, лес к самой окраине деревни подступает, птички поют. Вот и кукушка подала голос:
-Ку…ку…
- О! — обрадовался я. — Кукушка! Ну-ка, милая, накукуй, сколько мне лет мне осталось?
А та снова:
- Ку… ку…
Это мне не понравилось. А кому понравится — всего два «ку-ку»? Я снова кричу этой невидимой и явно скуповатой прорицательнице в птичьих перьях:
- Ты чего это, брат кукушка, жадничаешь, а? Чего я тебе плохого сделал? А ну-ка, давай, еще раз: кукушка, кукушка, скоко мне жить?
А эта снова за свое:
- Ку… ку…
- Ах ты, чмо в перьях! — рассердился я. — Ну-ка покажись, где ты там? Поймать бы тебя, да ощипать, да такой красивой опять в лес выпустить!
И тут слышу чей-то сиплый прокуренный голос:
- Эй, мужик, шел бы ты подальше от моего двора! Чего пристал к петуху? Чего дразнишь его?
- К какому такому петуху? — удивился я.
- Да вот к тому самому, - говорит, подойдя к плетню со двора, крестьянин. — Ну-ка, Петенька, подай голос!
И точно, из-за его спины, со стороны какого-то полуразваленного строения, вновь послышался тот самый звук:
- Ку… ку…
И наконец, победоносное:
- Ку-ку-ре-ку!
- Ух ты! — изумился я. — И правда, петух. А чего же он поначалу вякал: «Ку» да «Ку»? Прям как кукушка.
- Сам ты кукушка! — сплюнул мужик. — Достал его ваш брат дачник!
- Да чем же мы ему мешаем, петухану твоему? — обиделся я.
- Да вот так каждый раз, — поясняет терпеливо крестьянин. — Один он у нас на всю деревню остался. И только начинает заводить свою утреннюю песню, как ваш брат-горожанин начинает приставать. Так достали моего петушка, что он заикой сделался!
Так что, если хочешь с кукушкой пообщаться, давай, мужик, вон туда иди, в лесок. А здесь мой кукушок… Тьфу ты… Петушок живет. Ну, Петенька, спой! Никто тебе больше мешать не будет.
И над деревней в десяток домов, набитых дачниками, разнеслось:
-Ку… Ку… Ку-ку-ре-ку!!!